Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
Шрифт:
Минуты через две явился Гиршель в сопровождении Силявки и трех солдат. Бедный жид был в оцепенении и едва переступал ногами. Силявка прошел мимо меня в лагерь и скоро вернулся с веревкой в руках. На грубом, но не злом его лице изображалось странное, ожесточенное сострадание. При виде веревки жид замахал руками, присел и зарыдал. Солдаты молча стояли около него и угрюмо смотрели в землю. Я приблизился к Гиршелю, заговорил с ним; он рыдал, как ребенок, и даже не посмотрел на меня. Я махнул рукой, ушел к себе, бросился
Вдруг кто-то торопливо и шумно вбежал в мою палатку. Я поднял голову — и увидел Сару; на ней лица не было. Она бросилась ко мне и схватила меня за руки.
— Пойдем, пойдем, пойдем, — твердила она задыхающимся голосом.
— Куда? зачем? останемся здесь.
— К отцу, к отцу, скорее… спаси его… спаси!
— К какому отцу?..
— К моему отцу; его хотят вешать…
— Как! разве Гиршель…
— Мой отец… Я тебе всё растолкую потом, — прибавила она, отчаянно ломая руки, — только пойдем… пойдем…
Мы выбежали вон из палатки. В поле, на дороге к одинокой березе, виднелась группа солдат… Сара молча указала на нее пальцем…
— Стой, — сказал я вдруг, — куда же мы бежим? Солдаты меня не послушаются.
Сара продолжала тащить меня за собой… Признаюсь, у меня голова закружилась.
— Да послушай, Сара, — сказал я ей, — что толку туда бежать? Лучше я пойду опять к генералу; пойдем вместе; авось, мы упросим его.
Сара вдруг остановилась и как безумная посмотрела на меня.
— Пойми меня, Сара, ради бога. Я твоего отца помиловать не могу, а генерал может. Пойдем к нему.
— Да его пока повесят, — простонала она… Я оглянулся. Писарь стоял невдалеке.
— Иванов, — крикнул я ему, — сбегай, пожалуйста, туда к ним: прикажи им подождать, скажи, что я пошел просить генерала.
— Слушаю-с…
Иванов побежал.
Нас к генералу не пустили. Напрасно я просил, убеждал, наконец даже бранился… напрасно бедная Сара рвала волосы и бросалась на часовых: нас не пустили.
Сара дико посмотрела кругом, схватила обеими руками себя за голову и побежала стремглав в поле, к отцу. Я за ней. На нас глядели с недоумением…
Мы подбежали к солдатам. Они стали в кружок и, представьте, господа! смеялись, смеялись над бедным Гиршелем! Я вспыхнул и крикнул на них. Жид увидел нас и кинулся на шею дочери. Сара судорожно схватилась за него.
Бедняк вообразил, что его простили… Он начинал уже благодарить меня… Я отвернулся.
— Ваше благородие, — закричал он и стиснул руки. — Я не прощен?
Я молчал.
— Нет?
— Нет.
— Ваше благородие, — забормотал он, — посмотрите, ваше благородие, посмотрите… ведь вот она, эта девица — знаете, она дочь моя.
— Знаю, — отвечал я и опять отвернулся.
— Ваше благородие, — закричал он, — я не отходил от палатки! Я ни за что… — Он остановился и закрыл на мгновенье
Я молчал. Гиршель был мне гадок, да и она, его сообщница…
— Но теперь, если вы меня спасете, — проговорил жид шёпотом, — я прикажу — я… понимаете?.. всё… я уж на всё пойду…
Он дрожал, как лист, и торопливо оглядывался. Сара молча и страстно обнимала его.
К нам подошел адъютант.
— Господин корнет, — сказал он мне, — его превосходительство приказал арестовать вас. А вы… — Он молча указал солдатам на жида… — сейчас его…
Силявка подошел к жиду.
— Федор Карлыч, — сказал я адъютанту (с ним пришло человек пять солдат), — прикажите по крайней мере унести эту бедную девушку…
— Разумеется. Согласен-с.
Несчастная едва дышала. Гиршель бормотал ей на ухо по-жидовски…
Солдаты с трудом высвободили Сару из отцовских объятий и бережно отнесли ее шагов на двадцать. Но вдруг она вырвалась у них из рук и бросилась к Гиршелю… Силявка остановил ее. Сара оттолкнула его, лицо ее покрылось легкой краской, глаза засверкали, она протянула руки.
— Так будьте же вы прокляты, — закричала она по-немецки, — прокляты, трижды прокляты, вы и весь ненавистный род ваш, проклятием Дафана и Авирона * , проклятием бедности, бесплодия и насильственной, позорной смерти! Пускай же земля раскроется под вашими ногами, безбожники, безжалостные, кровожадные псы…
Голова ее закинулась назад… она упала на землю… Ее подняли и унесли.
Солдаты взяли Гиршеля под руки. Я тогда понял, почему смеялись они над жидом, когда я с Сарой прибежал из лагеря. Он был действительно смешон, несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью, дочерью, семейством выражалась у несчастного жида такими странными, уродливыми телодвижениями, криками, прыжками, что мы все улыбались невольно, хотя и жутко, страшно жутко было нам. Бедняк замирал от страху…
— Ой, ой, ой! — кричал он, — ой… стойте! я расскажу, много расскажу. Господин унтер-вахмистр, вы меня знаете. Я фактор, честный фактор. Не хватайте меня; постойте еще минутку, минуточку, маленькую минуточку постойте! Пустите меня: я бедный еврей. Сара… где Сара? О, я знаю! она у господина квартир-поручика (бог знает, почему он меня пожаловал в такой небывалый чин). Господин квартир-поручик! Я не отхожу от палатки. (Солдаты взялись было за Гиршеля… он оглушительно взвизгнул и выскользнул у них из рук.) Ваше превосходительство, помилуйте несчастного отца семейства! Я дам десять червонцев, пятнадцать дам, ваше превосходительство!.. (Его потащили к березе.) Пощадите! змилуйтесь! господин квартир-поручик! сиятельство ваше! господин обер-генерал и главный шеф!