Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
Шрифт:
— Ты что-то бледна сегодня, — говорила Ненила Макарьевна своей дочери вечером того же дня. — Здорова ли ты?
— Я здорова, маменька.
Ненила Макарьевна поправила у ней на шее косынку.
— Ты очень бледна; посмотри на меня, — продолжала она с той материнской заботливостью, в которой все-таки слышится родительская власть, — ну, вот и глаза твои невеселы. Ты нездорова, Маша.
— У меня голова немного болит, — сказала Маша, чтоб
— Ну вот, я знала, — Ненила Макарьевна положила ладонь ко лбу Маши, — однако жару в тебе нет.
Маша нагнулась и подняла с полу какую-то нитку.
Руки Ненилы Макарьевны тихо легли вокруг тонкого стана Маши.
— Ты что-то как будто бы мне сказать хочешь, — ласково проговорила она, не распуская рук.
Маша внутренно вздрогнула.
— Я? нет, маменька.
Мгновенное смущение Маши не ускользнуло от родительского внимания.
— Право, хочешь… Подумай-ка.
Но Маша успела оправиться и, вместо ответа, со смехом поцеловала руку матери.
— И будто нечего тебе сказать мне?
— Ну право же, нечего.
— Я тебе верю, — возразила Ненила Макарьевна после непродолжительного молчания. — Я знаю, у тебя нет ничего от меня скрытного… Не правда ли?
— Конечно, маменька.
Маша, однако ж, не могла не покраснеть немного.
— И хорошо делаешь. Грешно было бы тебе скрываться от меня. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, Маша.
— О да, маменька!
И Маша прижалась к ней.
— Ну, полно, довольно. (Ненила Макарьевна прошлась по комнате.) Ну, скажи же мне, — продолжала она голосом человека, который чувствует, что вопрос его не имеет никакого особенного значения, — о чем ты сегодня разговаривала с Авдеем Иванычем?
— С Авдеем Иванычем? — спокойно повторила Маша. — Да так, обо всем…
— Что, он тебе нравится?
— Как же, нравится.
— А помнишь, как ты желала с ним познакомиться, как волновалась?
Маша отвернулась и засмеялась.
— Какой он странный! — добродушно заметила Ненила Макарьевна.
Маша хотела было заступиться за Лучкова, да прикусила язычок.
— Да, конечно, — проговорила она довольно небрежно, — он чудак, но всё же он хороший человек!
— О да!.. Что Федор Федорыч не приехал?
— Видно, нездоров. Ах да! кстати: Федор Федорыч хотел мне подарить собачку… Ты мне позволишь?
— Что? принять его подарок?
— Да.
— Разумеется.
— Ну, благодарствуй, — сказала Маша, — вот благодарствуй!
Ненила Макарьевна дошла до двери и вдруг вернулась
— А помнишь ты свое обещание, Маша?
— Какое?
— Ты хотела мне сказать, когда влюбишься.
— Помню.
— Ну, что ж?.. Еще не время? (Маша звонко рассмеялась.) Посмотри-ка мне в глаза.
Маша ясно и смело взглянула на свою мать.
«Не может быть! — подумала Ненила Макарьевна и успокоилась. — Где ей меня обмануть!.. И с чего я взяла?.. Она еще совершенный ребенок…»
Она ушла…
«А ведь это грех», — подумала Маша.
Кистер лег уже спать, когда Лучков вошел к нему в комнату. Лицо бретёра никогда не выражало одногочувства; так и теперь: притворное равнодушие, грубая радость, сознание своего превосходства… множество различных чувств разыгрывалось в его чертах.
— Ну, что? ну, что? — торопливо спросил его Кистер.
— Ну, что! Был. Тебе кланяются.
— Что? они все здоровы?
— Что им делается!
— Спрашивали, отчего я не приехал?
— Спрашивали, кажется.
Лучков поглядел в потолок и запел фальшиво. Кистер опустил глаза и задумался.
— А ведь вот, — хриплым и резким голосом промолвил Лучков, — вот ты умный человек, ты ученый человек, а ведь тоже иногда, с позволения сказать, дичь порешь.
— А что?
— А вот что. Например, насчет женщин. Ведь уж как ты их превозносишь! Стихи о них читаешь! Все они у тебя ангелы… Хороши ангелы!
— Я женщин люблю и уважаю, но…
— Ну, конечно, конечно, — перебил его Авдей. — Я ведь с тобой не спорю. Где мне! Я, разумеется, человек простой.
— Я хотел сказать, что… Однако почему ты именно сегодня… именно теперь… заговорил о женщинах?
— Так! — Авдей значительно улыбнулся. — Так!
Кистер пронзительно поглядел на своего приятеля. Он подумал (чистая душа!), что Маша дурно с ним обошлась; пожалуй, помучила его, как одни женщины умеют мучить…
— Ты огорчен, мой бедный Авдей; признайся…
Лучков расхохотался.
— Ну, огорчаться мне, кажется, нечем, — промолвил он с расстановкой, самодовольно разглаживая усы. — Нет, вот видишь ли что, Федя, — продолжал он тоном наставника, — я хотел тебе только заметить, что ты насчет женщин ошибаешься, друг мой. Поверь мне, Федя, они все на одну стать. Стоит похлопотать немного, повертеться около них — и дело в шляпе. Вот хоть бы Маша Перекатова…
— Ну!