Том 4. Произведения 1914-1931
Шрифт:
— А что ж ему в этом мешает? — спросил Иисус.
— Гордыня, чадо мое. Он отличный мастер, кузнец первого сорта и поэтому думает, что нет на свете никого выше его. А ведь высокомерие есть великий грех.
— Отче, — сказал Иисус, — если бы вы дозволили мне сойти на землю, я бы попытался обратить его на правый путь.
— Иди, возлюбленное чадо мое.
И вот милосердный господь наш Иисус Христос сошел на землю. В одежде простого подмастерья, с котомкой за плечами, он направился прямо к мэтру Элуа. По обыкновению, над дверью кузницы
Божественный подмастерье снял шляпу и молвил:
— Добрый день и бог помощь, мэтр Элуа! Нет ли работки?
— Сейчас нет, — ответил мэтр Элуа.
— Тогда простите и до свиданья, зайду как-нибудь в другой раз.
И милосердный господь наш Иисус Христос продолжал свой путь по селенью. На улице стояла и болтала кучка крестьян, и он, проходя, сказал им:
— Вот никогда бы не подумал, что в такой отличной и большой кузнице не найдется никакой работы!
— Постой, дружок, — сказал один из крестьян, — да ты как поздоровался с мэтром Элуа?
— Да обыкновенно как: мол, добрый день, мэтр.
— Ха! Совсем не так нужно было сказать: не мэтр, а мэтр всех мэтров. Взгляни-ка на его вывеску.
— В самом деле! — сказал Иисус. — Попытаюсь пойти еще разок.
И, сказав так, снова пошел в кузницу:
— Бог помощь, мэтр всех мэтров! Не нужно ли вам подручного?
— Входи, входи, — сказал мэтр Элуа, — я как раз думал о том, чтобы взять тебя. Только вот какое дело: запомни хорошенько, что, когда ты обращаешься ко мне, ты всегда должен называть меня «мэтр всех мэтров», и это вовсе не затем, чтобы угодить моему тщеславию, а в силу того, что таких мастеров, которые в два накала могли бы выковать подкову, нет, кроме меня, нигде на свете.
— О, — ответил подмастерье, — но у нас, в наших краях, куют подкову и с одного накала.
— Как с одного накала? Не болтай вздора, это невозможно.
— Невозможно? Посмотрим, мэтр всех мэтров!
И Христос хватает брусок железа, бросает его в горн, раздувает мех и, когда железо краснеет, а потом доходит до белого каленья, протягивает к нему руку.
— Стой, дурачок, — кричит мэтр Элуа, — обожжешься! Возьми клещи!
— Не беспокойтесь, у нас, слава богу, не нуждаются в этом, — отвечает Иисус, берет голой рукой раскаленное добела железо, швыряет его на наковальню, бьет молотом, перевертывает, плющит, закругляет, пробивает для гвоздей дырки — и все это так быстро и ловко, что через минуту подкова совсем готова.
Мэтр Элуа, однако, не смутился.
— О, — говорит, — это ничего не стоит, стоит только захотеть хорошенько!
Затем берет брусок железа, бросает его в горн, раздувает мех и, когда железо краснеет, а затем белеет, хватает его тоже голыми руками и несет к наковальне. Тут он, однако, пребольно обжигает себе пальцы, спешит его бросить, кидается за клещами, но, пока их находит, оно уже остывает. А подмастерье вдруг молвит:
—
И точно, к кузнице подлетает чудеснейший конь, а на нем всадник — сам святой Мартин.
— Еду, — говорит, — издалека, потерял целых две подковы и все никак не могу найти кузницы! Наконец-то!
На что мэтр Элуа, расправляя плечи, отвечает в таких выраженьях:
— Господин мой, вы попали как нельзя лучше. Перед вами кузнец, не только первый во всей округе, но и во всем французском королевстве, который смело может сказать, что он мэтр всех мэтров и выковывает подковы всего в два накала. Дружок, подержи-ка коню ногу!
— Держать ногу? — возразил подмастерье. — Но в наших краях находят это совсем бесполезным.
— Как? — воскликнул мэтр Элуа. — Подковывать, не касаясь копыта? Это очень мило, только как же это сделать?
— Бог мой, да нет ничего легче! Вот смотрите.
И Христос быстро берет топорик, подходит к коню и — раз! — в один миг отсекает ему копыто. Затем несет копыто к наковальне, зажимает его тисками, хорошенько обчищает, прилаживает к нему новую подкову, которую только что сделал, прибивает ее гвоздями, а прибив, несет копыто обратно и, перекрестясь, приставляет к конской ноге, где оно тотчас же крепко-накрепко и прирастает.
Мэтра Элуа даже в пот ударило при виде такого чуда.
— Ловко! — сказал он, покачивая головой, — этаким манером, думается, подкую и я неплохо!
Вслед за тем он подходит к коню и — раз! — в один миг отхватывает у него копыто. Затем, точь-в-точь как подмастерье, несет его к наковальне, зажимает тисками и начинает подковывать подковой, после чего остается только поставить его снова на место. Но вот в этом-то и вся суть дела! Мэтр Элуа подходит к коню, плюет на копыто, изо всех сил прижимает его к конской ноге… Увы, копыто не пристает, не прирастает, а из ноги ручьем кровь хлещет!
И тогда, смертельно пораженный в своей гордыне, спешит мэтр Элуа броситься к ногам своего подмастерья. Но, оглянувшись, видит, что он уже исчез, скрылся, так же как и конь, и всадник. И льются из глаз мэтра Элуа горячие слезы: бедный человек, он, наконец, понял, что есть мэтр выше его и выше всех на свете. Он смиренно снимает с себя фартук и навсегда покидает селенье — чтобы, странствуя по всему миру, идти и возвещать повсюду славу нашего господа Иисуса.
<1930>
Тараскон
Жил-был когда-то в Тарасконе некто Жозеф, носильщик, и, прожив ровно столько, сколько ему полагалось, в один прекрасный день умер. А как только умер, тотчас, конечно, полетел на тот свет, в вечность. Летит и летит — и конца не видит своего полета! Главное, совсем не понимает, куда именно летит он, и от неизвестности, от страха не попадает зуб на зуб: непроглядная тьма, безграничная пропасть! Наконец, слава богу, какой-то просвет в отдаленье. Еще минута — и Жозеф у самой двери рая.