Том 4. Произведения 1941-1943
Шрифт:
— И папа имеет свое веское основание для того, чтобы так поступать.
— Какое такое основание? — вскинул на него о. Лука вытаращенные глаза, держа уже, впрочем, в широкой белой руке бутылку.
— Основание это есть зависть.
— Зависть, вы сказали? — непонимающе повторил о. Лука.
— Да, вот именно зависть… Много ли земли имеет папа от своих католиков? Скверное положение имеет папа, как это мы знаем из газет. А между тем этот самый шейх-уль-ислам, он же и шериф, он есть пер-вейшее лицо в Турции… после самого султана, разумеется! А духовенству мусульманскому принадлежит три четверти всей турецкой земли, то есть, конечно, не гор и не пустынь, я
И Земан победоносно посмотрел на о. Луку, но тот отказался признать себя побежденным или хотя бы убежденным.
— Тогда, стало быть, на луну и надо было ему натравить своих католиков, а почему же у него обратный ход? И при чем же тут зависть?
Пришлось Земану объяснять:
— Французы должны, батюшка, пройти у турок курс высших наук, как им надобно относиться и к папе и к своему духовенству: три четверти всей пахотной земли, а также садовой — вот! А вы говорите, при чем тут зависть!
И лекарь дружелюбно ткнул большим пальцем о. Луку в локоть и подставил ему под бутылку лафита свой стакан.
— «Да будет сабля султана остра», — как будто про себя повторил, глядя на Фельдгаузена, Нахимов. — Но ведь сабля султана, как и вообще турецкие сабли, очень кривая, вроде серпа… Молодая луна, а? Полумесяц?
— Вполне похожа на полумесяц, — подтвердил, улыбнувшись, Фельдгаузен.
— Страна полумесяца, да… — как будто в первый раз поняв это выражение, удивленно поднял негустые брови Нахимов. — И знаете ли, батюшка, — обратился он к о. Луке, — они ведь, турки, во время Наваринского сражения не придумали ничего лучшего, как построить свои суда полумесяцем… Колонна полумесяцем! Так сказать, вполне раскрытые объятия для встречи врага — готовый охват с обоих флангов! Вот как-с!
И Нахимов растопырил руки, точно сам хотел удостовериться в точности своего определения. Но так как глядел он на о. Луку вопросительно, тот счел долгом вставить:
— Однако не помогло им это: проштрафился ихний полумесяц!
— Не помогло, нет… Хотя перевес в силах и был на их стороне: у них шестьдесят с лишком судов и больше двух тысяч орудий, у нас и затем-с у французов и англичан — только двадцать шесть судов, а на них тысяча триста орудий. Вот же ведь тогда французы и англичане были наши союзники, а теперь?.. Не так много, кажется, и лет прошло, а как все изменилось в политике!.. Да-с, но политика, конечно, не наше дело-с, а вот тогда «Азов» очень пострадал от береговых батарей, когда входил в бухту, так как рога-то полумесяца вон где были — на берегах-с!.. А старинное правило, батюшка, такое: пушка на берегу стоит целого корабля в море, вот как… А два орудия-с?.. Две пушки на берегу острова Корсики, отец Лука, отбились не от кого-нибудь, а от самого адмирала Нельсона-с, вот как-с!..
— Ай-яй-яй! — укоризненно, в отношении знаменитого адмирала, покачал головой, блистающей двумя плешами, о. Лука, а Воеводский, краснощекий крепыш, известный во флоте тем, что не задумался броситься с корабля в море за упавшим матросом и спас его, сказал ему улыбаясь:
— Да ведь и совсем недавно, лет пять назад, случилось нечто подобное, батюшка.
— А-а, это ты говоришь о шлезвиг-голштинской береговой батарее! — оживленно подхватил Нахимов. — Да, вот он, живой пример, налицо, и очень близкий пример! Два датских судна против четырех всего пушек: линейный корабль и фрегат… И в результате перестрелки корабль взорвался, а фрегат вынужден был спустить свой флаг!.. Вот как иногда опасна бывает для нашего брата-моряка пушка на берегу! Это в сорок восьмом году
Пароход «Бессарабия», состоявший как бы в ординарцах при отряде Нахимова, имел паруса, почему и назывался пароходо-фрегатом. Не слишком доверяли тогда пару: вдруг изменит, и что тогда делать экипажу в море? Привычные паруса казались надежней.
Штиль продолжал держаться и на другой день, после того как Нахимов передал свой приказ командирам судов, так что только «Бессарабия» и могла двигаться вдоль берега, высматривая, не покажется ли где на горизонте та самая турецкая эскадра, которая, по сообщениям из Севастополя, покинув Босфор, направляется к Сухуму.
Где-нибудь идут враги, может быть даже и совсем близко, в двадцати — тридцати милях, но ведь глубокая осень, даль то в дождях, то в туманах…
Русские суда разбросаны по морю, — это план начальника штаба Черноморского флота Корнилова, — но ведь эскадра турок может оказаться гораздо сильнее каждого из небольших отрядов русских судов, и если завяжется бой, то успеет ли другой подобный отряд прийти на помощь атакованному в открытом море? Вернее всего, что нет, если даже и расслышаны будут залпы многочисленных пушек. При слабом ветре команды будут только горестно смотреть в сторону боя и беспокоиться об участи своих.
Пароходов же в Черноморском флоте очень мало, всего только шесть, те самые, за постройкой которых в Англии следил Корнилов. Все — колесные, и из них только один «Владимир» четырехсотсильный, остальные гораздо слабее. Числится, правда, еще несколько паровых транспортов, но боевого значения они не имеют и, если даже поставить на них малокалиберные пушки, иметь не будут.
Команде «Бессарабии» еще за день перед тем пришлось убедиться, насколько уступает она в ходе первому попавшемуся на глаза турецкому пароходу. Приказ Нахимова догнать его и вступить с ним в бой не мог быть исполнен: турок ушел от «Бессарабии». И это видели с линейных кораблей: вместо удачи получился конфуз.
Теперь «Бессарабия» шла под самым берегом вблизи мыса Керемпе, укрытая сумерками. Перед тем адмирал требовал ее «под корму» для нового приказа: замечены были с марсов флагманского корабля турецкие одномачтовые баркасы-чектырмы, которые можно было захватить, чтобы от их команд узнать, если удастся, не прошел ли уже к берегам Кавказа отряд босфорских судов, везущий туркам французские штуцеры, английские орудия, боевые припасы и, на транспортах, турецкий десантный отряд.
Однако поднявшийся попутный ветер помог баркасам уйти далеко, а обложной дождь совсем скрыл их из глаз. Зато навстречу «Бессарабии», уже ночью, показался турецкий пароход, вышедший из Синопской бухты.
Ночь была лунная. Гребешки небольших волн сверкали. На берегу очень отчетливо видны были и скалы и гнездившиеся в их расщелинах пинии.
Чтобы придать «Бессарабии» вид мирного парусного судна (а такие суда у анатолийского берега только и могли быть турецкими), матросы проворно принялись ставить паруса и закрывать трубу малыми парусами — лиселями.
Однако, подходя ближе, турецкий пароход стал сбавлять ход; заметна была нерешительность его капитана. Наконец, он, деятельно работая колесами, описал пенистый полукруг и пошел обратно.