Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
Екатерина Ивановна.Алеша, голубчик, как я рада, что ты приехал! Это такое сейчас счастье для меня — если бы ты знал… если бы ты знал. Хочешь чаю? И вам я ужасно рада, Павел Алексеевич… Вы видали, какая у меня сестра: вчера еще была девочка, а сегодня, смотрите, уж взрослая девица.
Коромыслов.Первый раз вижу.
Екатерина Ивановна.Лизочка, а ты рада, что Алеша приехал? Ты посмотри, какой он стал.
Лиза (убежденно).Красавец.
Алексей.Да
Лиза вспыхивает и, насупившись, строго смотрит на Коромыслова. Тот улыбается.
Екатерина Ивановна.Пойдемте в комнаты, там, прохладнее. Какая жара сегодня. Как вы доехали? — ведь у нас на станции не всегда есть лошади. Вот я не думала, Алеша: вчера только твое письмо, а сегодня — ты сам… А что же чаю? Лизочка, скажи чай.
Лиза.Сейчас. (Уходит степенной поступью, сурово глядя на улыбающегося Коромыслова).
Коромыслов (серьезно).А вы не волнуйтесь, Екатерина Ивановна, не надо.
Екатерина Ивановна хочет что-то сказать, но вместо того встает, делает два быстрых шага и прижимает ладони рук к глазам. Алексей вопросительно взглядывает на Коромыслова, и тот делает жест, как будто зарисовывает карандашом фигуру. Алексей морщится и машет рукой.
Алексей.Катечка, не надо. Послушай, Катя…
Коромыслов.Дело в том, Катерина Ивановна, что мы к вам парламентерами: вы уже догадались, я думаю?
Екатерина Ивановна (не отнимая рук).Сейчас только.
Коромыслов.Ну вот и прекрасно: я люблю, когда дело делается начистоту. Ну, Алеша, выкладывай, а вы, Катерина Ивановна, дорогая, садитесь и слушайте.
Екатерина Ивановна садится, лицо ее красно, в глазах улыбка и слезы.
Ну что ж, начинай.
Алексей.Нет, уж лучше вы, Павел Алексеевич. Мне так все это больно и… нет, уж лучше вы, Павел Алексеевич. Я не так скажу.
Коромыслов.Хорошо. Одним словом, Катерина Ивановна, вы должны вернуться к мужу, иначе произойдет несчастье. Говорю совершенно серьезно и с полным знанием дела. Стрелял он в вас? — это правда, стрелял и даже три раза. Но так как дуракам счастье, то в вас он не попал, зато теперь, может быть, и попадет. Не в вас, конечно, вы понимаете?
Екатерина Ивановна.Понимаю.
Алексей.Катя, отчего ты ни разу не ответила ни на одно его письмо? Ведь такое молчание хуже всяких слов, Катя. И хотя я целиком и со всех сторон обвиняю Георгия, но мне было жаль смотреть на него. Почему ты не ответила ему?
Екатерина Ивановна.Не знаю.
Алексей.Ты и мне ни слова не ответила. Писала о детях, о себе, и все как-то — прости, Катя, — бездушно. А на вопросы мои о нем — ни слова.
Екатерина Ивановна.Я не знала, что отвечать.
Алексей.Ты его не можешь
Екатерина Ивановна.Не знаю.
Алексей.Но ведь ты же его любишь, Катя?
Коромыслов.Постой, Алеша, так дело не делается. Одним словом, Катерина Ивановна, ваш муж приехал с нами, сидит сейчас в кустах и ждет вашего разрешения явиться сюда.
Екатерина Ивановна (вставая).Нет!
Алексей.Катя, ну послушай же.
Екатерина Ивановна (незаметно кладя руку на сердце).Нет!
Молчание.
Алексей (вставая, сурово).Значит, нам уезжать? Хорошо; едем, Коромыслов.
Коромыслов (рукой усаживая его).Эх, Алексей, тут только начинается, а ты — едем… Дай человеку опомниться, не хватай его за горло.
Алексей.Я не это ожидал встретить, Катя, когда ехал сюда. Неужели в тебе так мало великодушия! Когда я ехал сюда, я думал встретить ту Катерину Ивановну, чистую, великодушную, благородную, по отношению к которой только сумасшедший, как мой братец, мог возыметь какие-то подозрения. Катя!
Екатерина Ивановна.Ее уже нет, Алеша, ее на твоих глазах убили.
Коромыслов.Она хочет сказать, что хоть пули и не попали, и тела ее не тронули, но душу убили. Не так ли, дорогая? Ну так это вздор: душу так легко не убьешь. В моей душе, скажу вам, дорогая, бомбы взрывались, а видите живу и делаю это с большим удовольствием. Все проходит, все забывается, дорогая! А вы еще такая молодая и такая красавица, и детишки у вас, насколько помню, недурны. И мы сейчас пойдем с Алешей чайку попьем и сад ваш посмотрим, а вы с ним тут поговорите. Ведь неудобно же на самом деле: член Государственной думы, а сидит в кустах, как рябчик. Не надо унижать человека.
Екатерина Ивановна.Я к нему не вернусь.
Коромыслов.Ну, вот это самое ему и скажите. Ведь немыслимо же такой разговор вести через посредников как вы полагаете? Красивый у вас парк — это имение вашей матушки?
Екатерина Ивановна.Да.
Коромыслов.И хозяйство, видимо, в порядке. Эх, давно я не был в настоящей русской деревне, среди соломенного пейзажа, и теперь даже как-то совестно. Пишу голых баб, и надоели они мне хуже горькой редьки, а нарушить порядок…
Алексей.Прости меня, Катечка, я, кажется, резко говорил.
Екатерина Ивановна (быстро улыбнувшись).Какой же ты глупый, Алеша: настоящая совесть никогда не должна просить прощения, что бы она ни сделала. Ты моя совесть.
Коромыслов.А я — часы. Идем, Алексей, да только уж вы, дорогая, никуда из этой комнаты не уходите: выйдете в другую, а потом в эту и не вернетесь. Платьице на вас в порядке, и прическа, и все, как следует, посидите тут, дружок, он недалеко.