Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
Сергей (садясь). Что надо, папа?
Сторицын молча и нетерпеливо машет рукой и продолжает ходить. При свете лицо Сергея угрюмо, но равнодушно, почти скучно. Сторицын круто поворачивается и садится на свое место у стола.
Сторицын.Я несколько раз замечал, Сергей, что от тебя пахнет водкой. Ты пьешь? От тебя и сегодня пахнет водкой.
Сергей.Позволь, папа. Сегодня воскресенье, у меня были товарищи, и просто, как хозяин… я не понимаю, что здесь такого, чтобы
Протягивает руку к коробке с папиросами, но Сторицын, вспыхнув, с силой бьет его по руке. Сергей встает.
Что это такое! Ты с ума сошел!
Сторицын.Не сметь!.. вор! Закрой дверь на ключ и ключ дай сюда.
Сергей.Но это же глупо! Ты же не собираешься… Бог знает, что тут у вас!.. И мне все равно, наконец!
Сторицын.Садись.
Сергей садится на то же место и глядит в потолок. Сторицын сам закрывает дверь и ключ прячет в карман.
Ты давно воруешь мои книги, Сергей?
Сергей (вставая). Это он тебе донес?..
Сторицын.Сядь. (Утомленно.)Ты понимаешь, что такое книга, Сергей? Я часто говорил тебе о книге, учил любить и уважать ее. Еще маленького, показывая картинки, я учил тебя осторожно повертывать страницы, мыть руки, чтобы не пачкать. Ты видел, как я сам люблю книгу, как я дорожу ею, как я радуюсь каждой новой книге в моей библиотеке… Пусть ты сам не любишь и не понимаешь, но ты же видел мое отношение… и ты в самом дорогом грабил меня, Сергей. Я понял бы тебя, воруй ты деньги, но книги! Продать чью-то душу, чтобы выручить двугривенный, тридцать серебреников… Это поступок Иуды, Сергей.
Сергей.Я не Иуда.
Сторицын.Да, ты не Иуда, ты моя плоть и кровь, мой родной сын… Но где же я во всем этом? Постой, постой, я как будто первый раз вижу твое лицо… сиди, сиди, не конфузься. Значит, это плоское, придавленное, сжатое в висках — твой лоб, лоб моего сына? Странно! И откуда у тебя эта низкая, звериная челюсть… вероятно, ты можешь перегрызть очень толстые кости, да?
Сергей.Мне все равно.
Сторицын.И откуда эти молодые, но уже тусклые и угрюмые — какие угрюмые глаза! И, вместе с тем, этот проборчик на лбу… интересный проборчик. И эти странные, дешевые духи… да, да, молодость. Ты очень угрюмый человек, Сергей, я никогда не слыхал твоего смеха.
Сергей.Мне не с чего радоваться. Иуды не радуются.
Сторицын.Да, да. Странно! Поговорим просто, Сергей: я очень устал кричать и волноваться, забудь, как и я, что я твой отец… Ну, расскажи мне, расскажи про себя… На что ты тратишь деньги?
Сергей.Я не Иуда. Я не виноват, что у меня нет способностей. Не всем же быть профессорами, как ты. Но если же у меня нет способностей, тогда что?
Сторицын.Так, так. Как же ты думаешь жить?
Сергей.А
Сторицын.Но ведь жить надо?
Сергей.Так и буду. Ты, папа, ошибаешься, что я легкомысленный человек, пьяница.
Сторицын.Возьми папиросу.
Сергей.Спасибо. Я человек положительный, у меня волосы становятся дыбом, как я подумаю про будущее. Женюсь же и я когда-нибудь, я человек положительный, пойдут дети, а как я их буду кормить? У других родители помогают или протекция, а у меня что? Тебе легко говорить, папа, а вот умрешь если, все мы по миру пойдем, как нищие…
Сторицын.Моя жизнь застрахована, если я не ошибаюсь.
Сергей (усмехаясь). Десять-то тысяч? Не смейся, папа.
Сторицын.Да, это маловато.
Сергей (усмехаясь). Одному Саввичу не хватит! А нас двое, я да Володька. Володьку тоже пожалеть надо. Вот ты и пойми! Живем мы богато, люди завидуют, а я полгода маму прошу балалайку купить да не допрошусь. Копить мне не с чего, я жалованья не получаю.
Сторицын.А копить надо?
Сергей.Копить каждому человеку надо. В жизни нужен характер, папа, без характера под забором умрешь. Наш Саввич подлец, я его насквозь вижу, он боится, что к нему ночью воры заберутся и зарежут его, а смотри, какой у него характер! Я еще папиросу возьму, можно?
Сторицын.Пожалуйста. Значит, и книги ты продавал…
Сергей (закуривая). Ну, уж если на откровенность пошло, так я эти книги ненавижу! Тебе приятно на них смотреть, а я их видеть не могу, в дом войти противно. Ах, книжечки, ах, деточки… читай, Сережка-дурак! А если я не хочу читать, не хочу быть умным, да. Не хочу! Ты умный, а я дурак, и пусть такой и буду, и это мое право, и никто не смеет меня переделывать, раз я не хочу. Вот и все! Иуда…
Сторицын.Тише, Сергей. Это твой принцип?
Сергей.Да, принцип. И что такое дурак? Для других дурак, а для себя достаточно умен и умнее быть не желаю. Вот и все. Иуда… Чем я виноват, что у меня папаша профессор, а меня скоро со света сживут. И в гимназии, и эта скотина Саввич: Мамыкин, пойди сюда, посмотри, какой у профессора сын дурак. Ну и дурак, не хочу быть умным… Вот и все. У меня тоже характер есть.
Сторицын.А честным хочешь быть?
Сергей.Захочу — буду, а не захочу, так не буду. Лоб низкий, проборчик… Эх, папа!
Сторицын.Странно, странно ….
Тревожно ходит по комнате.
Ты ужасный, ты невероятный человек, Сергей! Ты одним движением вот этого лба опустил меня в такую глубину, в такой преисподний мрак… Я удивляюсь, что ты еще не ударил меня.
Сергей.Это Саввич говорит, что я каторжник. Охота тебе повторять.
Сторицын.Это надо сделать. Ты человек запасливый, у тебя наверно есть водка, — принеси, Сергей.