Том 4. Сорные травы
Шрифт:
— Что? — очнулся я от сладкой дремоты.
— Я говорю, не мог ведь быть ребенок в чулане или кошка там, потому что у нас и кошек-то нет. Прислушался я — нет, тихо. Ужинаю дальше. Как сейчас помню — котлетку жена оставила, холодную, стакан молока, ну и, конечно, хех-хе, рюмочку водчонки. Ем я — опять что-то шевелится. А бес так меня и толкает — пойди посмотри, пойди посмотри… Встал я, иду в чуланчик… А в руках у меня еще вилка, и на вилке, представьте, кусок котлеты… Открываю я дверь в чуланчик — чуланчик у нас в конце коридора, мы там разную рухлядь складывали, старые корзины и прочее там, — открываю дверь — в
— Занятная история, — пробормотал я.
— А еще бы. Я его, понимаете, вилкой, да в бок, да в бок. Даже кровь была на вилке, ей-Богу. Потом до утра не спали: рама-то, представьте себе, выбита, ночью не исправишь, так такого холодища напустили, что зуб на зуб не попадал.
Выпустив из себя эту историю, он, как игрушечная резиновая свинка, выдохся, еще раз слабо что-то пискнул и вяло свалился на бок.
По крайней мере, когда я, чтобы ободрить его, заметил: «А у вас, очевидно, в жизни было много любопытных приключений» — он поглядел на меня угасшим взором и промямлил: «Нет, какие же у меня приключения… Живу, как говорится, хлеб жую».
— Ну, все-таки! Ведь вот вам уже за тридцать, — поощрил я, с тайной брезгливостью разглядывая его плоскую благообразную бородку и скучные, как выжженная солнцем степь, глаза. — Наверное, за тридцать-то лет много хлебнули, а? Были и на коне и под конем…
— Да нет. Так как-то жил. Учился я тут же, в этом городе. Курса не кончил, отец умер, средств не было… Поступил сначала писцом к нотариусу, потом была маленькая протекция, попал в контроль… Получил, можете представить, полтораста рублей, тут уже надо было жениться, познакомился с Нютой, стал ухаживать, был ей не противен, вышла за меня замуж, ну так и пошло. К Новому году, думаю, 25 рублей прибавят… Нет, какие уж там приключения… Вот когда разбойник забрался — это действительно приключение. «Молчи, говорит, или только тебе и жить!..»
Вспыхнул Скрипачев в последний раз этой фразой, затрещал и — погас, погрузился в ничтожество.
Бывая в одном доме, я, к своему удивлению, встретил Скрипачева. Осведомился:
— Зачем у вас этот-то?
— Да так… познакомились как-то летом на даче — вот он и считает нужным раза два в год появиться. Человечина ничего себе, но бесцветен до гнусности.
— А рассказывал он вам историю, как он разбойника поймал?
— Ну как же! В печенках у нас сидит эта история. Каждый раз обязательно на этого вора перескочит.
— Я так думаю, что у него
Скрипачев в это время сидел около одной старухи и, поглаживая бородку, осведомлялся:
— Ну, как вы поживаете?
— Так бы оно ничего, да глазами слаба стала. По вечерам ни читать, ни вязать. А ночи теперь длинные да темные.
— И не говорите, — оживился Скрипачев, — эти темные ночи — такой ужас. Я думаю, все преступления совершаются в темную ночь. Вы, мадам, боитесь разбойников?
— Ох, батюшка, кто ж их не боится?
— Да, но никогда не нужно терять присутствия духа. Вот, например, была со мной однажды такая история…
— Поехал, — шепнул мне хозяин дома. — Ну его к черту — пойдем к столу.
Мне сделалось душно.
— Послушайте, — предложил я хозяину. — Давайте спрячемся во дворе, а когда этот Сивачев выйдет…
— Скрипачев, — поправил хозяин.
— А когда этот Скрипачев, Пиликин, Григорьев или Васильев выйдет, набросим ему на голову пальто, повалим да поколотим хорошенько…
— Что за фантазия, — поразился хозяин. — Зачем?
— Я не могу выносить «человека об одной истории»! Пусть будет «человек о двух историях»!
Должен покаяться: рассказав всю жизнь и приключения Ивана Николаевича Скрипачева, я как будто умышленно выдвинул на первый план только его бесцветность, его единообразие с тысячами других Скрипачевых…
Это не совсем справедливо: есть же у Скрипачева и что-нибудь свое, что отличало бы его от других Иван Николаевичей, есть же примета, по которой его можно было бы отличить от других Скрипачевых.
Такая примета есть. Она — единственная… Это его адрес.
Потому что: Иванов — миллионы, Николаевичей — тысячи, Скрипачевых — сотни. А таких Иванов Николаевичей Скрипачевых, которые жили бы на Московской улице, дом № 14, квартира 5, —только один.
Это и есть мой Скрипачев.
Деликатные люди
К уряднику Лапову пришел по делу бывший студент Огрызко.
Урядник пил чай и читал «Ведомости», но, увидев студента, оторвался от того и другого.
«Вишь ты, студент пришел», — подумал он.
О студентах у него было какое-то двойственное представление: с одной стороны, студент учится каким-то загадочным, странным наукам, почему Лапов питал ко всем студентам тайное уважение. С другой стороны, студенты бунтовали, почему Лапов питал к ним отвращение и тайный ужас.
Пришедший студент, однако, не имел в себе ничего страшного: его широкое бородатое лицо улыбалось, и серые глаза с ласковой плутоватостью поглядывали вокруг.
— Здравствуйте, — сказал Лапов. — Чем могу служить?
— Я, видите ли, бывший студент Огрызко.
— Так-с.
— И меня, изволите видеть, из этих палестин в прошлом месяце выслали.
— Так-с.
— А я вот вернулся.
— Правильно.
— Понимаете, я, собственно говоря, не имел права вернуться, но так как у меня есть некоторые дела насчет отцовского домишка, то я и вернулся.
— Великолепно.
— Вы находите? — неуверенно спросил Огрызко.
— Что ж тут плохого! Сведу я вас сейчас в кордегардию, а завтра с десятским в город, к исправнику.