Том 4. Сорные травы
Шрифт:
— Что ты говоришь?
— Да-с! Я на чердаке нашел соломенный стул… Сиденье у него, все равно, продавлено, так что сидеть нельзя, а камышевые ножки
расшатались! Из соломы сварим варенье, а камыш пойдет на спаржу!
— А я тебе тоже сюрприз приготовила, — ласково сказала жена. — Папиросы! Твои, набитые табаком, стоят бешеных денег, а я сделала практичнее: накрошила старый кокосовый половичок из передней и набила им гильзы.
Муж громко вскрикнул и прослезился с примесью восторга.
В понедельник супруги поспорили. Муж громко возмущался,
— Это ни на что не похоже! — кричал муж. — Мы живем не по средствам! Вчера обед опять обошелся в одиннадцать копеек! У меня не денежная фабрика, матушка! Нужно было-бы это сообразить!
— Но я… тебя же хотела вчера побаловать. Правда, может быть, мне не следовало жарить индейки из свеклы, но за то я сэкономила на щах, в которые, вместо сена, положила дубовых опилок.
— Я в эти мелочи не вмешиваюсь, но прошу тебя запомнить и пре-ду-преж-да-ю, что в долги я влезать не желаю! Кстати, можешь завтра на сладкое ничего не покупать; я нашел в одной старой книге засушенную чайную розу и два левкоя. Сделай из них гурьевскую кашу! Вообще, матушка, должен заметить, что ты могла бы экономить, там, где это возможно. В хозяйстве всегда можно найти много ненужных вещей, которые с успехом заменять нам осточертевшую зелень. Отломанная фортепьянная клавиша, коробочка из под пилюль, зубная щетка, старая камышевка для выбивания пыли из ковров…
— Камышевка, — угрюмо проворчала жена, — та же зелень…
— Да, положим…
— Зачем ты покупаешь себе галстуки? — поморщилась жена. — И дорого и обременяет желудок…
— Какой желудок?
— То есть, я хотела сказать — шею. Обременяет шею. Гораздо легче и проще — возьми нарисуй на сорочке чернилами черный галстук и носи его на здоровье. Стоит не больше полкопейки.
— Это идея — кивнул головой муж. — Кстати, я недавно прочел, что газеты и, вообще, бумага превосходно согревают. Я придумал для тебя очень удобный костюм — из газетной бумаги. Стоит 7/2 копеек. Тепло и практично.
— Но… это не красиво!!
— Красиво, милая, красиво. Вообще, у женщины всегда есть тенденция разорять мужа на наряды. Ты подумай, какая экономия получится в крестьянском быту, если крестьянки начнут носить семикопеечные костюмы.
— Так то крестьянки…
— Пример, милая! Мы должны подавать пример… Я даже могу сделать тебе так: из утренних газет матинэ, из вечерних — изящный выходной наряд. В театр, куда нибудь или на вечер. Потом еще: ты имеешь крайне разорительную привычку вытираться по утрам одеколоном… Можно самому сделать очень практичный цветочный одеколон; настоять укроп на денатурированном спирте. Почти одно-и-тоже, а стоит, вместо рубля, три с половиной копейки.
Жена промолчала. Все время до ужина (суп из обгоревших спичек и осетрина из ореховой скорлупы) ходила угрюмая, а ночью плакала.
— Ну, вот, сказал муж, одобрительно похлопывая жену по спине. Эти газеты очень идут тебе. В особенности, эта «Речь» на животе — выглядит очень мило. Серьги можно сделать из разбитой бутылки (1 20 копейки),
— Это еще что?! — вскричала жена. На мне экономите, а сами тратитесь, как старый кутила?! Вам нужно читать газеты? Читайте их на мне! Это ни только не стоит 1 20 копейки — это ничего не будет стоить. Не смущайтесь, если я уже прочитана вами. Жена всегда должна интересовать мужа.
Муж скрипнул зубами, но сдержал себя и проворчал:
— Ну, повернись боком! Где у тебя тут фельетон?
Вечером, ложась спать, муж сказал:
— Ты просила у меня денег на туфли. Я придумал превосходные туфли из двух пустых коробок консервов. Коробки лежат на чердаке, а ножка у тебя такая маленькая, что они будут тебе как раз в пору.
— Чтоб ты пропал! — прошептала жена.
Засыпавший муж переспросил:
— Что?
— Ничего. Надоел ты мне смертельно.
На другое утро муж уехал по делам. Приехал к обеду. Спросил:
— А туфли? Почему ты не в тех туфлях, которые я тебе придумал?
— Иди уж! — вместо ответа, сказала жена. — Иди уж… обедать!!.
Муж вышел в столовую и увидел на столе то, что и ожидал: несколько бутылок вина и пива, розовую прозрачную ветчину, коробку омаров, икру и дымящиеся ароматный бульон из курицы с румяными пирожками на блюде.
Глупые и умные
Я никак не могу забыть одного пустякового, пожалуй, даже глупого случая…
Однажды, на репетиции моей пьесы, когда режиссер носился по пыльной сцене, как ураган, актеры устало бродили из угла в угол с тетрадками в руках, а я кричал до хрипоты, стараясь внушить им, что играть нужно гениально — в это время освободившийся скромный актер на вторые роли, слонявшийся с задумчивым видом за кулисами, подошел к премьеру и грустно сказал ему:
— Если вдуматься— какой это ужас!
— Что такое? — встревожился мнительный премьер, отрываясь от тетрадки.
— Лермонтов-то…
— Ну?!
— Умер 27-и лет, а? Убили… в самом расцвете жизни… А? Не ужасно ли!
— Ну, так что?!
— Да вот я и говорю: стоит только вдуматься — какой это ужас!
— А убирайтесь вы к черту! Ну, что вы лезете со всякой ерундой.
— Это Лермонтов, по вашему, ерунда? — с горьким выражением в лице прошептал актер. — Нечего сказать, интеллигенция.
Тряся с огорченным видом головой, он подошел к режиссеру и сказал:
— Вдуматься если — какой ужас!
— Что?! Опять ролью недовольны? Ну, уж я, милый мой, и не знаю…
— Да нет, я не о том. Вы подумайте только, вдумайтесь в этот ужас: Лермонтов умер 27-и лет!! Об этом уже все забыли, с этим как-то странно примирились, но если так, на свежую голову…
— У вас не свежая голова, а глупая, — с досадой вскричал режиссер. — Чего вы от меня хотите?
— Я говорю: если вдуматься! Двад-ца-ти се-ми лет от ро-ду!! Ведь это ужас!