Том 4. Стихотворения, не вошедшие в Собрание сочинений
Шрифт:
Опубликовано А. Б. Мариенгофом в журнале во время пребывания Есенина за рубежом. Стихотворение не входило ни в одну прижизненную книгу поэта.
«В «Собрание» Есенин его не включил» (Комментарий — ГЛМ).
Анатолию Мариенгофу посвящено несколько есенинских произведений 1918–1921 годов. Среди них такие, как «Ключи Марии», «Сорокоуст», «Пугачев». В свою очередь, и Мариенгоф над несколькими своими вещами 1919–1925 годов обозначил посвящение: Сергею Есенину. Стихотворение, врученное Есенину перед его отъездом за границу, в книге «Роман без вранья» Мариенгоф назвал по примеру есенинского — «Прощание с Есениным». Вот его полный текст:
1922 (Анатолий Мариенгоф. Стихи и поэмы. 1922–1926. М., 1926, с. 39–40. На обл.: Новый Мариенгоф).
Рецензируя № 1 журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном», критик Л. Вас-ий ‹Л. Василевский› писал: «Очень раздражает обилие семейного материала: стихи Есенина «Прощание с Мариенгофом», интимные письма того же Есенина к тому же Мариенгофу и другим лицам. Все эти Толенька, Толики и Сашуры и пр. — провинциализм дурного тона и почти наглость» («Красная газета». Веч. вып., Пг., 1922, 4 дек., № 58).
Известен более поздний отзыв о стихотворении «Прощание с Мариенгофом». Писательница русского зарубежья Н. Н. Берберова в своей книге «Курсив мой», написанной в 60-е годы, называет это стихотворение Есенина «нежнейшим из всех его стихов» (Берберова Н. Курсив мой. Автобиография. Мюнхен, 1972, с. 239–240).
Мне страшно — ведь душа проходит // Как молодость и как любовь… — Здесь перефразированы строки из стихотворения В. С. Чернявского. Об этом он сам говорит в письме к С. А. Толстой-Есениной от 5 сентября 1926 года: «Книжечка Мариенгофа ‹Воспоминания о Есенине. М., 1926›, где есть только два хороших места, в общем произвела на меня отвратительное впечатление, я таким его себе и представлял. Но есть в ней и кое-что неожиданное для меня, очень поразившее: стихи Сергея. Я уверен, что когда он писал строфу «Мне страшно» и т. д., вспомнилось ему одно из моих обращений к нему, очень давних, и он повторил его в перифразе. У меня было так:
«Не страшно знать, что и душа проходит,КакПервые две строки нашли отзвук у Сережи через четыре года после нашей разлуки, а две следующих бессознательно сказали в 1915 году о нем будущем, которого в те золотые времена я, конечно, не мог бы себе представить. До сих пор я не знал этих стихов к Мариенгофу» (ГМТ). Стихотворение Чернявского относится ко времени наиболее частых их встреч в Петрограде и датировано 1915 годом (см. об этом коммент. А. А. Козловского к воспоминаниям В. С. Чернявского. — Восп., 1, 475).
О А. Б. Мариенгофе см. также коммент. к стихотворению «Я последний поэт деревни…» в т. 1 наст. изд.
«Грубым дается радость…» (с. 186). — С. Есенин. Стихи. (1920-24), М.—Л., 1924, с. 39–40. В разделе «Москва кабацкая».
Беловой недатированный автограф (ГЛМ); черновой автограф, ст. 9-12, с датой: «1923» (частное собрание, Москва).
Печатается по беловому автографу (ГЛМ).
Датируется по фрагменту чернового автографа.
Ю. Н. Либединский (1898–1959) вспоминает о таком разговоре с Есениным:
— Сережа, у тебя вот сказано:
Мальчик такой счастливыйИ ковыряет в носу.Ковыряй, ковыряй, мой милый,Суй туда палец весь,Только вот с эфтой силойВ душу свою не лезь.Ведь слово «эфтой» — это все-таки оборот не литературный, вульгаризм.
Он оставляет мою аргументацию без всякого внимания.
— А как иначе ты скажешь? С «этою» силой? — спрашивает он, смеется, и разговор прекращается, чтобы возобновиться спустя несколько дней.
— Помнишь, ты говорил о нарушении литературных правил? — напоминает он. — Ну, а тебе известны эти строки:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,И руки особенно тонки, колени обняв…— Гумилев?
— Мастер, верно? А ведь тут прямое нарушение грамматики. По грамматическим правилам надо бы сказать: «И руки, которыми ты обняла свои колени, кажутся мне особенно тонкими». Ну, что-то в этом роде: «обняв» или «обнявшие»? Но «обнявшие колени» — ничего не видно, а «колени обняв» — сразу видишь позу…
Есенин жил в стихии языка, как ласточки живут в стихии воздуха, и то, что ученым воронам могло казаться нарушением правил языка, было виртуозным владением им. Чтобы так «нарушать» правила языка, надо в совершенстве им владеть (Восп., 2. 144–145).
В рецензии на сборники Есенина «Стихи» (1920-24) и «Москва кабацкая» А. Лежнев отмечал: «За «страшным» названием «Москва кабацкая» скрываются мягкие лирические стихотворения, грустные и жалобные. ‹ далее цитируются ст. 1–8 стихотворения «Грубым дается радость…»›. В них совершенно отсутствует поэтизация разгула или порочное очарование, которое присуще, например, стихам Бодлера. Потому нельзя говорить об их опасности. Есенин кается еще прежде, чем согрешил» (журн. «Печать и революция», М., 1925, кн. 1, янв. — февр., с. 130).
Папиросники (с. 188). — Кр. нива, М., 1927, № 9, 27 февр., с. ‹1›. Под стихотворением помета: «1923 г.». «Папиросники» напечатаны вместе со стихотворениями: «День ушел, убавилась черта…», «Ямщик», «Пороша» под общим заголовком: «Неизданные стихи Сергея Есенина».
Печатается по первой публикации.
Автограф неизвестен.
Датируется по помете.
В журнале к «Папиросникам» дано редакционное примечание: «Стихотворение доставил Ал. Кулёмкин, б. студент Литературно-Художественного Института имени Валерия Брюсова».