Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
— В фербли не хочешь сразиться?
— Не имею ни малейшего желания.
— Тогда что же ты тут будешь делать всю ночь?
— Вот отужинаем — и спать лягу.
— Спать? Где? — уставился на Катанги губернатор. — Все кровати во дворе, ты же сам видел.
— Ну, а остальные разве не будут ложиться? — спросил Менюш, с недоумением обводя взглядом нескольких дряхлых стариков.
— За все мое губернаторство не было случая, чтоб кто-нибудь спал на этих именинах.
— Черт возьми, неужели во всем доме еще комнаты не найдется? Чулана какого-нибудь?
— Летом на сеновале можно переночевать,
— Нечего сказать, с комфортом живут ваши набобы. Я все меньше и меньше понимаю, почему вы их, собственно, так величаете.
— Секеям не по душе разные финтифлюшки, — с достоинством возразил губернатор. — Они просто живут, даже если богаты.
— А что, он правда так богат? В чем же его состояние?
— В земле. Сплошь первоклассная земля.
— И много?
Барон задумался, словно складывая в уме луга, леса и пашни.
— Да хольдов двести, пожалуй.
— Всего-то?
— Тише, не говори так громко и не забудь, что любая величина относительна. Останься всего пропитания на земле три булки, и обладатель одной из них будет богаче Ротшильда.
— Это-то верно.
— Ну вот и не спорь, и пошли играть в фербли. Сейчас только шесть часов, а ужин не раньше полуночи. Надо время убить. Я уже занял для нас два местечка за последним столом.
— А кто там играет?
Губернатор перечислил. У всех громкие исторические имена, в том числе три графа, — Катанги даже вздрогнул, услышав имя Альберта Тенки. Его соперник! Вон он — высокий, стройный аристократ с надменным лицом. Четвертый партнер — просто дворянин, но отпрыск княжеского рода.
Катанги испуганно попятился. Играть с такими вельможами? Да у него и денег-то несколько десятифоринтовых бумажек всего.
— Нет, нет, — смутясь, пробормотал он.
— Как это нет? А как же ты с людьми познакомишься? Вон даже в Библии сказано: с радующимися радуйся, с плачущими плачь, с картежниками картежничай. Иди, говорю.
И барон чуть не за шиворот потащил его. Менюша даже пот прошиб при мысли, что будет, если он проиграется и не сможет расплатиться. Вот срам! Легче умереть. И револьвера даже с собой не захватил. Он уже хотел откровенно признаться, что без денег, но не успел рта раскрыть, как очутился на стуле между двумя магнатами. И карты уже были сданы.
— Ставишь?
Менюш глянул в свои: две красные, простая и картинка.
— Ставлю, — замогильным голосом сказал он. — Сколько?
— Десять крейцеров — самая высокая ставка.
Герой наш вздохнул с облегчением, но все еще косясь боязливо на остальных — сколько они поставят? Ведь мало ли что в Трансильвании «крейцер» может значить. Они тут целый кувшин «кружкой» называют, простого дворянина — «превосходительством», а графа — «сударем»: поди разберись. Может, «крейцером» у них форинт считается?
Но опасения его были напрасны: в банке успокоительно поблескивали знакомые шестикрейцеровые монетки. Менюша даже благодарное чувство охватило к этим добрым старым трансильванским князьям, которые не очень-то щедро жаловали своих вассалов поместьями, — наоборот, чаще отбирали.
Фербли —
Игроки бросили карты, сгребли деньги (выиграл немножко и Катанги) и в пять минут перетащили все столы в другую комнату. Начался ужин. Статные, сероглазые трансильванские девушки, славящиеся своей красотой, вносили одно блюдо за другим.
Вся гордость и краса местной кухни была здесь — от голубцов и жареного поросенка, который даже на противне чинно держал печеное яблоко во рту, до сладких рожков и оладий на капустных листах. После некоторых особо аппетитных блюд вызывали повариху — дворянку госпожу Янош. Залившись румянцем, выходила она, словно знаменитая артистка на сцену, и, опрокинув подносимый благодарной публикой стаканчик, приговаривала, утирая рот:
— И лучше бывает, ваша честь.
Потом начались тосты. Секеи держатся на пирах степенно, с суровым достоинством; но уж если разойдутся, говорят цветисто и с чувством. Целые диспуты затевались за столами, витиеватые, велеречивые.
Ужин продолжался до пяти утра. Тут набоб опять провозгласил:
— Столы, господа!
Гости встали и передвинули столы и стулья в обратном направлении. Restitutio in integrum. [21]
— А теперь что?
Губернатор пожал плечами с видом истинного фаталиста.
21
Возвращение в прежнее состояние (лат.).
— А что ж теперь! Опять за фербли засядем.
— Ну, а потом?
— Потом утро придет, а с ним завтрак. Еще что ты хочешь знать?
— А по домам когда?
— О, это, брат, не скоро. Так далеко я и не заглядываю. Во всяком случае, прими к сведению, что именины здесь меньше чем три дня не бывают.
— Ну, так я помру до тех пор, — вздохнув, сказал Катанги с глубоким убеждением.
— Мертвецам как раз оставаться необязательно. Кто помрет, тот раньше ехать может — катафалк здесь все равно не уместится. А для живых три дня — закон. А на четвертый — шубный разбор.
— Это еще что? — оторопел доктор.
— А что ж ты думаешь, скоро разве в этой куче шуб свою разыщешь, когда домой поедешь? Все на одинаковом меху, из одного сукна, одного покроя. Тут и дня-то мало разбирать их, туда-сюда перекидывать. Но уж до чего занятно, скажу я тебе. Просто не нарадуешься, когда на свою наконец наткнешься — post tot discrimina rerum [22] . Конечно, если не перепутали и вместо своей не увезли.
— Ну вот, новое дело… Моя у портного арендована. За форинт в день. Уйдет — пожалуй, всю жизнь не расплатишься…
22
После стольких опасностей (лат.). Цитата из «Энеиды» Вергилия.