Том 4

Ян Василий Григорьевич

Конец копья исчез. Путник снова припал к окну. Он увидел, что оба рыцаря направились было в сторону озера, но вдруг, повернув коней, помчались прочь. Сперва они волочили за собой пленного, потом веревка оборвалась, и пленник остался лежать на снегу. Хозяйка вбежала в избу и сказала:

— Услышала слезную мольбу нашу Матерь Пресвятая Богородица! С озера наши рыбаки идут, а за ними воины, тоже наши, на конях. Видно, и хозяин мой вертается.

Услышав, что мужики возвращаются, старый Микола поспешил к себе домой.

Пленный из Риги

Дружинники развязали пленного, брошенного

немцами, и, подхватив его под руки, втащили в избу. Хозяйка растерла салом его обмороженное лицо. Уши распухли и обвисли. Он сидел на скамье и вполголоса хныкал:

— Конец мой пришел! Для чего меня мать родила! Поди слезами обливается, горемычная! Пропал я почем зря!

— Подожди, милый, горевать! — сказал чернобородый ратник.

— Да ведь они меня чуть насмерть не убили! Копьями подкалывали, чтобы я шибче за конем бежал… Добро, что снег был глубокий, а то на гладком месте они все скоком, и я скоком. Им легко торопиться на конях, а каково было мне поспешать за ними?

— Бог не без милости! — вздохнула хозяйка. — Вот добрые люди тебя, вишь, и подобрали. На, поешь пирога из снетковой муки [71] , другой нет. Сразу отойдешь. А там и к родной мамоньке доберешься…

— А далеко ли живет твоя мамонька? — спросил один дружинник.

— Во Пскову. Она слезами зальется, когда увидит меня такого вислоухого.

— А ты и в самом деле, кажись, маменькин сынок, — заметил ратник, первый пришедший на лыжах. — Перестань подвывать. Негоже это для доброго молодца. Поступай в нашу дружину, садись на коня, пока у тебя ноги плохо ходят.

71

Ввиду частых неурожаев ржи и ячменя, вследствие морозов прибрежные жители Чудского озера обыкновенно мололи сушеных снетков и полученной мукой пользовались для печения хлеба и лепешек.

— А я уж послужу честью. Только не бросай, Христа ради, меня здесь одного!

— Ладно уж! Теперь рассказывай скорее, как ты из Пскова попал к немцам. И почему тебя рыдели сюда приволокли.

— Прошлый год немцы навалились на Псков. Набрали у нас около сотни мальцов и отроков. Всех погнали, как гусей, в ихний город Ригу.

— А в Риге вас в латынскую веру переиначили?

— Об этом старались их монахи и всех нас к тому понуждали: и больших, и малых отдали в латынский монастырь. Там мы должны были все делать, что нам указывали монахи: и учиться читать латынский часослов, и молитвы ихние петь, и дрова рубить, и стены класть каменные, и четыре раза в день ходить в ихнюю церковь.

— Как же ты сюда попал? Бежал, верно?

— Я бы рад был убежать, да уж больно крепко за нами присматривали и пороли мокрыми прутьями всех, кто выходил за монастырскую ограду.

— И тебя пороли?

— А то как же! Два раза пороли. Я потом долго сидеть не мог, все на брюхе лежал! — И пленный стал хныкать, утирая нос рукавом.

— Ну, ну, не реви! Рассказывай дальше.

— Стали наши между собою шептаться, что рыдели собираются в большой поход. Замыслили они захватить Новгород. Там, сказывали, есть молодой ратный князь Александр. Нужно, говорили они, ему рога обломать, его войско разметать и так же, как во Пскову,

посадить по всей Новгородской земле своих хвохтов — это старост, значит.

— Пускай попробуют! — рассмеялись дружинники. — А мы увидим, у кого рога прежде обломаются.

— Теперь рассказывай, зачем ты сюда попал.

— Стали немцы расспрашивать, кто из нас умеет говорить по-чудински, кто побывал в Юрьеве, Гдове или на Чудь-озере. Тех отобрали и погнали с ихними отрядами дорогу показывать и говорить с чудинцами.

— Все я понял! А что ты по дороге видел и где побывал?

— Проходили мы через Юрьев. Туда согнали летьголу и чудинцев. Видимо-невидимо. Одни кладут стены и камни обтесывают, других учат рыдели, как ходить рядком в бой, выставив вперед копье. Видел я там и отряд с самострелами: лук привязан к рукояти, в желобок кладется стрелка. Тетиву нужно натянуть и зацепить за язычок, стрелка летит далеко и попадает дюже метко — в куриное яйцо али в воробья.

— Ишь ты? — заметили дружинники. — У нас еще до этого не додумались.

— Видел еще, как рыдели поставили в ряд две сотни леттов, которых собирались вешать.

— За что? Чем они не полюбились рыделям?

— Ихней веры принять не хотели. Вот и вешали их или связанных жгли на кострах. В пути я видел — целые деревни полыхали огнем. Еще видел немецкого попа голого. Его летты посадили на кобылу, привязали да и погнали обратно в Ригу.

— А много ли ты видел немцев? Как смекаешь: много ли их всех?

— Немцев немало. В Юрьеве я их видел многое множество, а возле каждого немца — пять, шесть, а то и побольше финнов, чуди или летьголы. Если всех их вместе свести, то получится туча. И они валом валят к Чудь-озеру. Как довелось мне слышать, у Чудь-озера быть должен главный сбор всего войска рыделей. Там же хвалились они показать такой бой, в котором русские будут иссечены, и вся наша земля станет немецкой.

Один из дружинников заметил:

— Хвалилась корова все озеро выпить, попробовала, да околела.

В богомольной роще

Путник вышел из избы. Прибывшие с озера рыбаки торопились разгрузить возы и сбрасывали рогожные мешки с наловленной рыбой. Рыбаки говорили:

— Надо бы все укрыть подальше в лесу, в тайниках, пока немец не навалился и не отобрал всю рыбу, да поспеем ли. Он шарит вокруг, никак от него не убережешься.

Гость, держа Савоську за руку, подошел к отцу его, дюжему рыбаку Петру:

— Бог на помощь, хозяин!

— Просим милости!

— Как бы мне пройти в богомольную рощу? Сам я, один, тут, в сугробах, пожалуй, заплутаюсь.

— А вот Савоська тебя и проведет к дедушке Миколе.

— За этим я и пришел!

— Ступай с дяденькой, Савоська.

Мальчик повел гостя протоптанной в снегу тропинкой. Впереди бежал и прыгал Колобок. Пройдя сосновым лесом, вскоре подошли к холму на береговом мысу, заросшем старыми дубами.

На склоне холма из снега поднимались каменные, грубо высеченные идолы. Наполовину, от земли до пояса, это были столбы, а выше были высечены и руки, и голова с выпуклыми глазами. Среди них были и деревянные, размалеванные пестрыми красками, с черными лицами. Близ высокого, необычайной толщины и древности дуба с оголенными сучьями врылась в снежный сугроб покосившаяся землянка с одним небольшим оконцем.