Том 5. Багровый остров (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Здравствуйте, Толмай дорогой, — заговорил Пилат, — здорово. Садитесь.
– Благодарю вас, прокуратор, — приятным голосом отозвался Толмай и сел на краешек кресла, все потирая свои чистые белые небольшие руки.
– Ну как, любезный Толмай, поживает ваша семья? — очень жадно и искренне стал спрашивать Пилат.
– Спасибо, хорошо, — приятно отозвался Толмай.
– В отделении ничего новенького?
– Ничего, прокуратор, нету. Один воришка.
– Слава Богу…
Ветер вдруг загремел на балконе, пальмы согнуло, небо от края до
Над холмом уже клокотало, било и лило. Три голых трупа там уже плавали в мутной водоверти. Их трепало. А на незащищенный Лысый Череп действительно лез, срываясь ежесекундно и падая, весь в вязкой глине, до нитки мокрый, исступленный человек, левой рукой впиваясь в выступы, а правую не отрывая от пазухи с записной книжкой. Но из Ершалаима его никак не было видно. Все окрестности смешались в грозе.
Легионеры на балконе натянули тент, и Пилат с Толмаем беседовали под вой дождя. Лица их изредка освещало трепетно, затем они погружались в тьму.
– Вот какое дело, Толмай, — говорил Пилат, чувствуя, что под гром ему легче беседовать, — узнал я, что в Синедрионе есть замечательный сыщик. Э?
– Как ему не быть, — сказал Толмай.
– Иуда…
– Искариот, — докончил Толмай.
– Молодой мальчишка, говорят?
– Не стар, — сказал Толмай, — двадцать три года.
– А говорят — девятнадцать?..
– Двадцать три года три месяца, — сказал Толмай.
– Вы замечательный человек, Толмай.
– Благодарю вас, прокуратор, — сказал Толмай.
– Он где живет?
– Забыл я, прокуратор, надо справиться.
– Стоит ли, — ласково сказал Пилат. — Вы просто напрягите память.
Толмай напряг свою память, это выразилось в том, что он поднял глаза к набухшему тенту и сказал:
– В Золотом переулке в девятом номере.
– Говорят, хорошего поведения юноша?
– Чистый юноша.
– Это хорошо. Стало быть, за ним никаких преступлений нет?
– Нет, прокуратор, нету, — раздельно ответил Толмай.
– Так… Дело, знаете ли, в том, что его судьба меня беспокоит.
– Так-с, — сказал Толмай.
– Говорят, ему Каиафа денег дал?
– Тридцать (денариев).
– Тридцать?
……….
Пилат снял кольцо с пальца, положил его на стол и сказал:
– Возьмите на память, Толмай.
И когда уже весь город заснул, у подножия Иродова дворца на балконе в теплых сумерках на кушетке спал человек,
Пальмы стояли черные, а мрамор был голубой от луны.
– Так вот что случилось с Юдой Искариотом, Иван Николаевич.
– Угу, — молвил Иванушка.
– Должен вам сказать, — заговорил Владимир Миронович, — что у вас недурные знания богословские. Только непонятно мне, откуда вы все это взяли.
– Ну так, ведь… — неопределенно ответил инженер, шевельнув бровями.
– И вы любите его, как я вижу, — сказал Владимир Миронович, прищурившись.
– Кого?
– Иисуса.
– Я? — спросил неизвестный и покашлял, — кх… кх, — но ничего не ответил.
– Только, знаете ли, в евангелиях совершенно иначе изложена вся эта легенда, — все не сводя глаз и все прищурившись, говорил Берлиоз.
Инженер улыбнулся.
– Обижать изволите, — отозвался он. — Смешно даже говорить о евангелиях, если я вам рассказал. Мне видней.
Опять оба писателя уставились на инженера.
– Так вы бы сами и написали евангелие, — посоветовал неприязненно Иванушка.
Неизвестный рассмеялся весело и ответил:
– Блестящая мысль! Она мне не приходила в голову. Евангелие от меня, хи-хи…
– Кстати, некоторые главы из вашего евангелия я бы напечатал в моем «Богоборце», — сказал Владимир Миронович, — правда, при условии некоторых исправлений.
– Сотрудничать у вас я счел бы счастьем, — вежливо молвил неизвестный, — но ведь вдруг будет другой редактор. Черт знает, кого назначат. Какого-нибудь кретина или несимпатичного какого-нибудь…
– Говорите вы все какими-то подчеркнутыми загадками, — с некоторой досадой заметил Берлиоз, — впечатление такое, что вам известно не только глубокое прошлое, но даже и будущее.
– Для того, кто знает хорошо прошлое, будущее узнать не составляет особенного труда, — сообщил инженер.
– А вы знаете?
– До известной степени. Например, знаю, кто будет жить в вашей квартире.
– Вот как? Пока я в ней буду жить!
«Он русский, русский, он не сумасшедший, — внезапно загудело в голове у Берлиоза, — не понимаю, почему мне показалось, что он говорит с акцентом? Что такое, в конце концов, что он несет?»
– Солнце в первом доме, — забормотал инженер, козырьком ладони прикрыв глаза и рассматривая Берлиоза, как рекрута в приемной комиссии, — Меркурий во втором, луна ушла из пятого дома, шесть несчастье, вечер семь, в лежку фигура. Уй! Какая ерунда выходит, Владимир Миронович!
– А что? — спросил Берлиоз.
– Да… — стыдливо хихикнув, ответил инженер, — оказывается, что вы будете четвертованы.
– Это действительно ерунда, — сказал Берлиоз.
– А что, по-вашему, с вами будет? — запальчиво спросил инженер.
– Я попаду в ад, в огонь, — сказал Берлиоз, улыбаясь и в тон инженеру, — меня сожгут в крематории.
– Пари на фунт шоколаду, что этого не будет, — предложил, смеясь, инженер, — как раз наоборот: вы будете в воде.
– Утону? — спросил Берлиоз.