Том 5. Белеет парус одинокий
Шрифт:
— Петр, дорогой мой, Петр. Петя дома остался. Фамилия как?
— Бачей.
— Василия Петровича сын? Преподавателя ремесленного училища из школы десятников?
— Да.
Священник откинулся на спинку стула в мечтательной позе курильщика.
Он прищурился на Петю и с непонятной для мальчика усмешкой сказал:
— Знаю, как же. Либеральный господин. Нуте-с… — Священник еще больше откинулся.
Теперь маленький стул качался на двух задних ножках.
— Какие знаешь молитвы? «Верую» читаешь?
— Читаю.
— Говори.
Петя
— Верую во единого бога-отца вседержителя творца неба и земли видимым же всем и невидимым и во единого господа Иисуса Христа сына…
Тут воздух кончился, и Петя остановился.
Торопливо, чтобы священник не подумал, что он забыл, мальчик со всхлипом вобрал в себя свежую порцию воздуха, но священник испуганно махнул рукой:
— Довольно, довольно. Иди дальше.
И тут же мальчик поступил в распоряжение математика.
— До скольких умеешь считать.
— До сколько угодно, — сказал Петя, ободренный триумфом по закону божьему.
— Прекрасно. Считай до миллиона.
Пете показалось, что он провалился в прорубь, он даже — совершенно непроизвольно — сделал ртом такой звук, будто захлебнулся. С отчаянием посмотрел по сторонам, ища помощи. Но все вокруг были заняты, а математик смотрел в сторону сквозь очки, в стеклах которых выпукло и очень отчетливо отражались два больших классных окна с зеленью гимназического сада, с голубыми куполами Пантелеймоновского подворья и даже с каланчой Александровского участка, на которой висело два черных шарика, означавших, что во второй части — пожар.
Считать до миллиона… Петя погиб!
— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… — старательно начал мальчик, исподтишка загибая пальцы и блудливо, но грустно улыбаясь, — восемь, девять, десять, одиннадцать…
Математик бесстрастно смотрел в окно. Когда удрученный мальчик произнес «семьдесят девять», учитель сказал:
— Достаточно. Таблицы умножения учил?
— Одиныжды один — один, одиныжды два — два, одиныжды три — три, — быстро и звонко начал Петя, боясь, чтобы его не прервали, но преподаватель кивнул головой:
— Будет.
— Я еще знаю сложение, вычитание, умножение и деление!
— Будет. Ступай дальше.
Что ж это такое, рта не дают открыть! Даже обидно!
Петя перешел к следующему преподавателю, с орденом, просвечивающим сквозь сухую бороду.
— Читай вот до сих пор.
Петя с уважением взял книгу в мраморном переплете и посмотрел на толстый желтый ноготь, лежавший на крупном заголовке «Лев и собачка».
— «Лев и собачка, — начал Петя довольно бойко, хотя и запинаясь от волнения. — Лев и собачка. В одном зверинце находился лев. Он был очень кровожаден. Сторожа боялись его. Лев пожирал очень много мяса. Хозяин зверинца не знал, как тут быть…»
— Хватит.
Петя чуть не заплакал. Еще даже не дошло до собачки, а он уже — «хватит»…
— Стихотворение какое-нибудь
Этого момента Петя ждал с трепетом тайного торжества. Вот тут-то он себя наконец покажет в полном блеске!
— Знаю «Парус», стихотворение М. Ю. Лермонтова.
— Ну, скажи.
— Сказать с выражением?
— Скажи с выражением.
— Сейчас.
Петя быстро отставил ногу, что являлось совершенно необходимым условием выразительного чтения и гордо закинул голову.
— «Парус», стихотворение М. Ю. Лермонтова! — провозгласил он с некоторым завыванием. —
Белеет парус одинокий В тумане моря голубом… Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном!Наскоро сделав обеими руками знак удивления и вопроса, он продолжал торопясь сказать как можно больше, пока его не остановили:
Играют волны, ветер свищет, И мачта гнется и скрипит… Увы, он счастия не ищет И не от счастия бежит!Петя торопливо показал жестом «увы», но преподаватель успел замахать руками:
— Хватит.
— Я сейчас кончу, там еще чуть-чуть, — простонал мальчик. —
Под ним струя светлей лазури…— Хватит, хватит. Иди домой.
— А еще больше ничего не надо? Я еще знаю «Как ныне сбирается…», стихотворение А. С. Пушкина.
— Ничего больше не надо. Можешь сказать родителям, что ты принят. Вот и все.
Петя был ошеломлен. Он минуты две стоял посредине класса, не зная, что же теперь делать.
Казалось совершенно невероятным, что это страшное и загадочное событие, к которому он с трепетом готовился все лето, уже совершилось.
Наконец мальчик неловко шаркнул ногой, споткнулся и бросился из класса. Но через секунду как очумелый вбежал назад и спросил прерывающимся от волнения голосом:
— Гимназическую фуражку уже можно покупать?
— Можно, можно. Ступай.
Петя ворвался в приемную, где на золоченом стуле под гипсовым бюстом Ломоносова сидела тетя в летней шляпе с вуалью и в длинных перчатках.
Он кричал так громко, что его, несомненно, слышали на улице извозчики.
— Тетя! Идем скорее! Они сказали, что уже надо покупать гимназическую фуражку!
29
Александровский участок
Ах, какое это было блаженство — покупать фуражку!
Сначала ее долго примеривали, потом торговались, потом выбирали герб, эту изящнейшую серебряную вещицу. Она состояла из двух скрещенных колючих веточек с «О.5.Г.» между ними — вензелем Одесской пятой гимназии.