Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Родерик, я вам так признателен. И ведь каков наглец! Казалось бы, после вчерашнего позора на Бромптон-роуд он должен выкинуть из головы свои гнусные замыслы, ан ничуть не бывало — сегодня пройдоха является сюда. Ну, он у меня пожалеет, уж я постараюсь.
— Полагаю, случай слишком серьезный, чтобы вынести ему приговор в порядке упрощенного судопроизводства?
— Могу выписать ордер на его арест. Отведите его в библиотеку, я сейчас им займусь. Придется рассматривать дело на выездной сессии суда присяжных.
— Какой срок ему дадут, как вы
— Затрудняюсь ответить, но уж, конечно, не меньше…
— Эй! — вырвалось у меня.
Я хотел поговорить с ними спокойно и вразумительно, объяснить, как только они придут в чувства, что меня в этот дом пригласили, я гость, но почему-то с моих уст сорвался звук, какой могла бы издать на охоте тетя Далия, пожелай она привлечь внимание коллеги из охотничьего клуба «Пайтчли», который стоит на другом конце вспаханного поля эдак в полумиле, и старикашка Бассет отпрянул, будто в глаз ему сунули горящую головешку.
— Чего вы орете? — Так отозвался Спод о моем способе извлечения звуков из собственного горла.
— У меня чуть барабанные перепонки не лопнули, — пожаловался Бассет.
— Да послушайте! — взмолился я. — Выслушайте меня наконец!
Началась полная неразбериха, все говорили разом, я пытался оправдаться, противная сторона обвиняла меня еще и в том, что я устроил скандал. И тут в самый разгар перепалки, когда мой голос по-настоящему окреп, открылась дверь, и кто-то произнес:
— Господи!
Я обернулся. Эти полураскрытые губы, эти огромные глаза… воздушный, гибкий стан… Среди нас стояла Мадлен Бассет.
— О Господи… — повторила она.
Признайся я человеку, который видит ее в первый раз, что одна мысль о женитьбе на этой юной особе вызывает у меня непроходящую тошноту, он в изумлении вскинул бы брови к самой макушке и отказался что-либо понять. Возможно, сказал бы: «Берти, вы сами не понимаете своего счастья», потом добавил, что завидует мне. Ибо внешность у Мадлен Бассет чрезвычайно привлекательная, в этом ей не откажешь: стройная, изящная, как дрезденская статуэтка — вроде бы, я не ошибся, именно дрезденская, — роскошные золотые волосы, и вообще все, как говорится, при ней.
Откуда человеку, который видит ее в первый раз, знать о ее слезливой сентиментальности, о том, что она каждую минуту готова засюсюкать с вами, как младенец, а меня от этого тошнит. Не сомневаюсь, такая непременно подкрадется к мужу, когда он ползет к завтраку, у несчастного башка раскалывается после вчерашнего, а она зажмет ему ручками глаза и кокетливо спросит: «Угадай, кто?»
Однажды я гостил в доме одного моего приятеля-молодожена, так его супруга вырезала в гостиной над камином крупными буквами, так что не заметить надпись мог только слепой: «Это гнездышко свили двое влюбленных голубков», и я до сих пор не могу забыть немого отчаяния, которым наполнялись глаза ее дражайшей половины каждый раз, как он входил в гостиную. Не стану доказывать с пеной у рта, что, обретя статус замужней дамы, Мадлен Бассет дойдет до столь пугающих крайностей, однако и не исключаю
Она смотрела на нас, хлопая своими большими глазами, с кокетливым недоумением.
— Что за шум? — спросила она. — Берти, голубчик! Когда вы приехали?
— Привет. Приехал я только что.
— Приятная была поездка?
— Да, очень, спасибо. Я прикатил на автомобиле.
— Наверное, страшно устали?
— Нет, нет, благодарю вас, нисколько.
— Ну что же, скоро будет чай. Я вижу, вы знакомы с папой.
— Да, я знаком с вашим папой.
— И с мистером Сподом тоже.
— И с мистером Сподом знаком.
— Не знаю, где сейчас Огастус, но к полднику он обязательно появится.
— Буду считать мгновения.
Старик Бассет ошарашенно слушал наш светский обмен любезностями, только время от времени разевал рот, как рыба, которую вытащили из пруда и которая вовсе не уверена, что стоило заглатывать наживку. Конечно, я понимал, какой мыслительный процесс происходит сейчас в его черепушке. Для него Бертрам Вустер — отребье общества, ворующее у приличных людей сумки и зонты, и что самое скверное — он ворует их бездарно. Какому отцу понравится, что его единственная дочь, его ненаглядное сокровище якшается с преступником?
— Ты что же, знакома с этим субъектом? — спросил он.
Мадлен Бассет рассмеялась звонким серебристым смехом, из-за которого, в частности, ее не переносят представительницы прекрасного пола.
— Еще бы! Берти Вустер — мой старый добрый друг. Я тебе говорила, что он сегодня приедет.
Старик Бассет, видимо, не врубился. Как не врубился, судя по всему, и Спод.
— Мистер Вустер твой друг?
— Конечно.
— Но он ворует сумочки!
— И зонты, — дополнил Спод с важным видом— ну просто личный секретарь его величества короля.
— Да, и зонты, — подтвердил папаша Бассет. — И к тому же средь бела дня грабит антикварные лавки.
Тут не врубилась Мадлен. Теперь соляными столбами стояли все трое.
— Папа, ну что ты такое говоришь! Старик Бассет не желал сдаваться:
— Говорю тебе, он жулик. Я сам поймал его на месте преступления.
— Нет, это я поймал его на месте преступления, — заспорил Спод.
— Мы оба поймали его на месте преступления, — великодушно уступил Бассет. — Он орудует по всему Лондону. Стоит там появиться, как сразу же наткнешься на этого негодяя: он у вас или сумочку украдет, или зонт. А теперь вот объявился в глостерширской глуши.
— Какая чепуха! — возмутилась Мадлен.
Нет, довольно, пора положить конец этому абсурду. Еще одно слово об украденных сумочках — и я за себя не отвечаю. Конечно, никому и в голову не придет, что мировой судья способен помнить в подробностях все дела, которые он рассматривал, и всех нарушителей, удивительно, что он вообще запоминает их лица, однако это не повод проявлять по отношению к нему деликатность и спускать оскорбления безнаказанно.
— Конечно, чепуха! — закричал я. — Дурацкое, смехотворное недоразумение!