Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Тебя — ничем, мой юный жизнерадостный нахал. К обеду приглашена Помона Грайндл, она писательница.
— Буду счастлив познакомиться с Помоной Грайндл.
— Никаких знакомств. Мы обедаем вдвоем, только она и я. Я пытаюсь уговорить ее дать нам для «Будуара» роман с продолжением. А ты, пожалуйста, сходи в антикварную лавку на Бромптон-роуд — она прямо за католическим собором, ты сразу увидишь, — и скажи, что корова — никуда не годный хлам.
Я ничего не понял. Было полное впечатление, что тетушка бредит.
— Какая корова? И почему она хлам?
— В лавке продается сливочник восемнадцатого века, в форме
Я начал прозревать.
— А, так эта штука серебряная?
— Серебряная. Такой старинный кувшинчик. Придешь в лавку, попросишь показать его тебе и охаешь последними словами.
— Но зачем?
— Ну ты и олух. Чтобы сбить с продавцов спесь. Посеять в их душах сомнения, выбить почву из-под ног и заставить снизить цену. Чем дешевле Том купит корову, тем больше обрадуется, а мне нужно, чтобы он был на седьмом небе от счастья, потому что, если Помона Грайндл согласится отдать нам роман, придется мне основательно разорить Тома. Эти знаменитые писательницы — настоящие грабители. Так что не трать время попусту, беги в лавку и с отвращением потряси головой.
Я всегда готов услужить любимой тетке, но на сей раз был вынужден объявить nolle prosequi, [3] как выразился бы Дживс. Его послепохмельные эликсиры поистине чудодейственны, но, даже приняв их, вы не в состоянии трясти головой.
— Голову я даже повернуть не могу. Во всяком случае, сегодня.
Она с осуждением выгнула правую бровь.
— Ах вот, значит, как? Предположим, твоя гнусная невоздержанность лишила тебя способности владеть головой, но нос-то ты сморщить в состоянии?
3
Юридический термин, означающий прекращение производства дела (лат.).
— Это пожалуйста.
— Тогда действуй. И непременно фыркни. Громко и презрительно. Да, главное не забудь: скажи, что корова слишком молода.
— Зачем?
— Понятия не имею. Наверное, для серебряного изделия это большой изъян.
Она внимательно вгляделась в мое серое, как у покойника, лицо.
— Итак, мой птенчик вчера опять прожигал жизнь? Удивительное дело! Каждый раз, как я тебя вижу, ты страдаешь от жестокого похмелья. Неужели пьянствуешь беспробудно? Может быть, даже во сне пьешь?
Я возмутился:
— Обижаете, тетенька. Я напиваюсь только по особо торжественным случаям. Обычно я очень умерен: два-три коктейля, бокал вина за обедом, может быть, рюмка ликера с кофе— вот и все, что позволяет себе ваш Бертрам Вустер. Но вчера вечером я устроил мальчишник для Гасси Финк-Ноттла.
— Ах вот оно что, мальчишник. — Она рассмеялась — несколько громче, чем хотелось бы, учитывая мое болезненное состояние; впрочем, тетушка моя — дама своеобразная: от ее хохота штукатурка с потолка осыпается. — Да еще для Виски-Воттла! Кто бы мог подумать! Ну, и как вел себя наш любитель тритонов?
— Разошелся — не остановить.
— Неужели даже спич произнес на этой вашей оргии?
— Произнес. Я сам удивился. Думал, будет краснеть, мямлить, отнекиваться, однако ничего подобного. Мы выпили за его здоровье, он поднимается, невозмутимый, как нашпигованный салом жареный фазан, —
— Надо полагать, еле на ногах держался?
— Напротив, был возмутительно трезв.
— Приятно слышать о такой перемене.
Мы мысленно перенеслись в тот летний день в ее имении в Вустершире, когда Гасси, не упустивший случая нагрузиться выше ватерлинии, поздравлял юных питомцев средней школы из Маркет-Снодсбери на церемонии вручения им ежегодных наград.
Когда я берусь рассказывать о человеке, который уже фигурировал в моих повествованиях, я вечно затрудняюсь: что именно о нем следует сообщить, прежде чем приступить к самой истории. Этот вопрос требует всестороннего рассмотрения. Вот, например, сейчас: если я буду считать, что моим слушателям все известно о Гасси Финк-Ноттле, те, кого не было в нашей компании в первый раз, мало что поймут. С другой стороны, если я для начала попытаюсь изложить историю жизни моего героя томах эдак в десяти, слышавшие меня раньше начнут давиться зевотой и роптать, дескать, знаем, переходи к сути. По-моему, единственный выход — побыстрее оттараторить самое важное для непосвященных и с извиняющейся улыбкой развести руками перед остальными — вы уж, пожалуйста, потерпите минуту-другую, поболтайте о чем-нибудь забавном, я мигом закруглюсь.
Так вот, вышеупомянутый Гасси— мой приятель: достигнув зрелого возраста, он похоронил себя в деревенской глуши и посвятил все свое время изучению тритонов, держал этих тварей в аквариуме и буквально не сводил с них глаз, наблюдая за их повадками. Вы бы назвали его убежденным анахоретом— может быть, вам знакомо это слово, — и попали бы в яблочко. Даже при самом буйном воображении невозможно себе представить, что этот чудак не от мира сего способен шептать нежные слова признания в розовое девичье ушко, дарить обручальные кольца и покупать разрешение на венчание в церкви. Но Любовь коварна. Увидев в один прекрасный день Мадлен Бассет, он втрескался в нее как последний идиот, послал уединенную жизнь к чертям, бросился ухаживать за Мадлен и после многочисленных злоключений добился взаимности, так что теперь ему в скором времени предстоит натянуть клетчатые брюки, воткнуть в петлицу гардению и прошествовать с этой мерзкой девицей к алтарю.
Я называю эту девицу мерзкой, потому что она и вправду омерзительна. Вустеры славятся рыцарским отношением к женщине, но лицемерить мы не способны. Вздорная, кислая, сентиментальная дурочка, без конца томно закатывает глазки и сюсюкает, голова набита опилками, послушали бы вы, что она несет о зайцах и звездах. Помнится, уверяла меня как-то раз, что на самом деле зайцы — это гномы из свиты какой-то там феи, а звезды — ромашки, растущие на небе у Господа. Чушь собачья, конечно. Никакие зайцы не гномы, а звезды — не ромашки.
Тетя Далия снова раскатилась своим басовитым смехом — воспоминание о речи Гасси перед питомцами школы в Маркет-Снодсбери неизменно вызывало у нее приступ веселья.
— Ох уж этот наш Виски-Боттл! Кстати, где он сейчас?
— Гостит в поместье папаши Бассета «Тотли Тауэре», это в Тотли, в графстве Глостершир. Вернулся туда сегодня утром. Венчание будет происходить в местной церкви.
— Ты поедешь?
— Сохрани Господь!
— Понимаю, тебе было бы тяжело. Ведь ты влюблен в эту барышню.