Том 5. Рассказы 1860 ? 1880 гг.
Шрифт:
— Чернися!
Она быстро обернулась с покорной и подобострастной улыбкой.
— Как там мое муаровое платье? И прошу тебя, последи, чтобы сегодня как следует накрыли на стол… Присмотри за десертом… Ты ведь знаешь, итальянцы, кроме фруктов и мороженого, почти ничего не едят…
— Все будет так, как вы приказали, моя пани. Только дайте мне, пожалуйста, ключ от шкафа, где хранятся ткани и кружева, и денег на все остальное…
В комнате Черницкой стояла тишина. Часы, висевшие над огромным сундуком, отбивали полночь. У стены, возле занавески, отгораживающей кровать кастелянши, белела детская резная кроватка орехового дерева, застланная белоснежной постелью. На столе рядом со швейной машиной
— Слышишь? Помнишь? И ты была там когда-то!
Девочка подняла к ней личико, сильно побледневшее за эти несколько дней, и молча посмотрела на Черницкую. В глазах Хели, казалось, застыло изумление.
— Ты чего таращишь на меня глаза? Чему удивляешься? Ох, шла бы ты лучше спать… Не хочешь? Думаешь, пани тебя позовет? Долго придется ждать! Жаль мне тебя! Хочешь, я расскажу тебе длинную хорошую сказку?..
От радости Хеля подскочила на скамеечке так, что даже Эльф проснулся.
Сказку! Когда-то ей часто рассказывала сказки пани Эвелина.
— Тсс, Эльфик, тише! Ну, не спи же! Слушай! Сказка будет длинная и хорошая!
Черницкая бросила на стол десятый бант и принялась за одиннадцатый, поглядывая исподлобья на оживившуюся девочку. Пальцы ее слегка дрожали и взор помрачнел. Помолчав, она заговорила вполголоса, не переставая шить:
— Жила-была в одной шляхетской слободе молодая красивая девушка. Жила она счастливо у своих родителей вместе с братьями и родственниками под голубым небом божьим, среди любимых зеленых полей. Работала она, правда, тяжело, но была здоровая, пригожая, румяная и веселая. Было ей уже лет пятнадцать, и соседский парень собирался посвататься к ней, как вдруг случайно увидела ее одна очень богатая и очень добрая госпожа. Случилось это в воскресенье, когда нарядная девушка несла из лесу кувшин с земляникой. Увидела ее пани и сразу полюбила. За что? — Неизвестно! Говорят, у девушки были красивые глаза, а может быть, она была особенно хороша на зеленой меже среди золотой пшеницы, с красной лентой на кофточке и кувшином земляники в руках. Как бы там ни было, только добрая пани подъехала в роскошном экипаже к хате ее родителей и забрала девушку к себе. Она обещала дать девушке образование, вывести в люди, устроить ее судьбу и счастье… Судьбу… и счастье!..
Последние два слова Черницкая произнесла протяжно, с присвистом и, бросив на стол одиннадцатый бант, начала укладывать двенадцатый.
— Что же дальше? Что было дальше? Милая панна Черницкая, что дальше? — затрепетала на скамеечке Хеля. Эльф тоже не спал, он сидел у девочки на коленях и своими черными круглыми глазами понимающе смотрел в лицо рассказчицы.
— Дальше было так. Добрая пани очень любила молоденькую девушку, любила ее целых два года. Она не расставалась с ней, часто целовала, учила говорить по-французски, изящно ходить, красиво есть, вышивать бисером по канве… потом…
— А потом? Что было потом?
— Потом она стала любить ее гораздо меньше, пока, наконец, не встретила случайно одного графа. Тогда молодая девушка показалась ей очень скучной — и перешла в гардеробную. Счастье еще, что у девушки был хороший вкус и искусные руки; добрая пани приказала обучить ее шитью и всякому рукоделью и сделала ее своей кастеляншей. Если бы не эта необычайная доброта госпожи, у девушки был бы теперь свой домик в шляхетской слободе, муж, дети, здоровье
На столе уже лежали десятка два готовых бантов. Черницкая взяла длинный шуршащий лоскут черного муара и принялась его укладывать в живописные складки. Пальцы ее дрожали сильнее, чем прежде, а пожелтевшие веки часто-часто моргали, может быть, чтобы смахнуть слезы, трепетавшие на ресницах. Она взглянула на Хелю и громко рассмеялась.
— Ну, что ты глаза вытаращила, словно съесть меня хочешь? — воскликнула она. — И собака тоже уставилась на меня, будто поняла сказку. Ведь это сказка… Хочешь слушать дальше?
— А что было потом? — прошептала девочка.
Черницкая с подчеркнутой серьезностью продолжала:
— Потом — был граф…
— А какой он был, этот граф?..
— Граф был женатый. Ксендз внушил доброй пани, что женатого любить не следует, ибо за такие дела можно в ад угодить и… сам занял место графа.
— А где это было?
— Это было в Париже, но вскоре пани оттуда уехала и в каком-то городе случайно увидела прекрасного бледнорозового попугая с красным клювом…
Хеля оживилась.
— В Вене… — воскликнула она, — в одном саду много попугаев… красивых…
— Так вот, тот попугай был еще красивее, чем те, которых ты видела в Вене… Пани купила его и очень полюбила. Больше года она не расставалась с ним. На ночь его клетку переносили из гостиной в спальню. Пани учила его говорить по-французски, кормила изысканными лакомствами, гладила перышки, целовала в клюв…
Тут Черницкая кончила собирать пышную оборку, повесила ее на ручки кресла и начала старательно теребить иглой концы широкой муаровой ленты. От прикосновения иглы материя шелестела, часы над сундуком пробили час, из гостиной снова понеслись, умолкнувшие было, звуки виолончели и рояля, словно слившиеся в страстном объятии.
— А потом? Что было потом? — послышался нетерпеливый, тревожный шепот девочки.
Эльфа не интересовал конец сказки, он уснул на руках у Хельки.
— Потом… не помню уже, как и отчего, но только попугай ей очень наскучил… и его отправили в гардеробную. В гардеробной он затосковал, перестал есть, заболел и подох. Но пани совсем его не жалела, у нее была красивая собачка…
— Знаю! Я уже все знаю! — вдруг вскричала Хеля.
— Что ты знаешь?
— Конец сказки.
— Ну, так расскажи.
— И собачку потом отправили в гардеробную…
— А потом?
— Потом была девочка…
— И что же?
— Пани девочку любила…
— А потом, — перебила ее Черницкая, — пани встретила одного знаменитого музыканта…
— И девочку отправили в гардеробную!
Последние слова Хеля произнесла чуть слышным шепотом. Черницкая, подняв глаза от лоскутьев муара, увидела, как изменилось лицо девочки. Маленькое, с правильными красивыми чертами, оно было в эту минуту белым как полотно, по щекам двумя струйками тихо лились слезы, а огромные синие заплаканные глаза были устремлены на кастеляншу с немым и, казалось, безграничным изумлением. Девочка поняла сказку, но все еще не переставала удивляться…