Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915
Шрифт:
Сабиняне молчат.
— Нет? Ну, я вам напомню. Два шага вперед — шаг назад. Два шага вперед — и шаг назад. В первых двух шагах мы должны выразить, сабиняне, весь неукротимый пыл наших буйных душ, твердую волю, неудержимое стремление вперед. Шаг назад — шаг благоразумия, шаг опыта и зрелого ума! Делая его, мы обдумываем дальнейшее; делая его, мы как бы поддерживаем великую связь с традицией, с нашими предками, с нашим великим прошлым. История не делает скачков! А мы, сабиняне, в этот великий момент — мы история! Трубачи — трубите!
Трубы заунывно воют, то судорожно дергаясь вперед, то плавно оттягивая назад и
Занавес падает. Трубы заунывно воют, и вторая картина переходит в третью.
Картина третья
Первая дикая местность. Зачатки благоустройства. У одной из хижин стоит римлянин в ленивейшей позе и блаженно ковыряет в носу. Из-за левой кулисы показывается войско мужей, Сосредоточенно шагающее в том же первоначальном темпе: два шага вперед — и шаг назад. Первую минуту, при виде их, римлянин как бы слегка оживляется и даже приостанавливает изыскания в носу, смотрит с благодушным любопытством; но медленное движение, по-видимому, снова усыпляет его: зевает, истомно потягивается и тихо опускается на камень. По знаку Анка Марция трубы смолкают.
17
Петербургский театр «Кривого зеркала» очень удачно применил здесь Марсельезу: первые два такта, отзвучав торжественно и бодро, переходят в нечто заунывно-попятное… как бы в мучительную отрыжку.
Анк Марций (отчаянно кричит). Стойте, господа сабиняне! Да стойте же!
Сабиняне останавливаются как вкопанные.
Анк Марций. Да стойте же! О, боги, какими силами можно удержать падающую лавину? — какими силами… Слава Богу, стали! Слушайте команду! Трубачи — назад! Профессора — вперед! Остальные — смирно!
Трубачи отступают, профессора выступают, остальные стоят как вкопанные.
Анк Марций. Профессора — готовься! Профессора быстро опускаются на корточки, раскладывают маленькие столики, кладут на каждый по толстой книге и с шумом откидывают крышки переплетов — получается подобие батареи. Проснувшийся римлянин — Сципион — видимо, заинтересован и с участием спрашивает:
— В чем дело, господа? Не могу ли я служить… Но если это цирк, то должен вас предупредить: Колизей еще не окончен.
Анк Марций (равнодушно).Молчи, гнусный похититель. (К своим.)Итак, мы у вожделенной цели, господа сабиняне. Позади нас — путь долгих лишений, голода, одиночества, консервов; впереди — неслыханная в истории битва. Воодушевитесь, господа сабиняне, овладейте собой, успокойтесь, сдержите чувство естественного негодования и спокойно ждите роковой развязки. Вспомните, сабиняне: зачем мы сюда пришли?
Сабиняне молчат.
— Да вспомните же, господа! Ведь не гулять же мы шли сюда с этими книжищами? Да вспомните же, господа: зачем мы сюда пришли?
Сципион. Ну, ну! Да вспомните же, господа!
Анк Марций (к Сципиону).И вы подумайте — вот так все время!
Сципион. Да что вы!
Анк
Сципион (любезно качая головой).Едва ли, какая же это будет речь!
Анк Марций. Вот видите, даже вы это понимаете. А эти господа…
Из рядов сабинян доносится дрожащий голос:
— Прозерпиночка, дружочек, где ты? Ау!
Сципион (нерешительно).Кажется, он вспомнил?
Анк Марций (с презрением). Ах, это, это он все время помнит. (К своим.)Смир-рно! Сейчас мы потребуем наших жен — горе похитителям, если совесть их еще не проснулась: мы заставим их поступить по закону. Эй, гнусный похититель! Зови своих гнусных товарищей и готовься к страшному ответу.
Сципион. Сейчас я позову жену.
Идет в хижину, крича: «Клеопатрочка, выйди-ка, к тебе пришли за делом». Из-за угла выглядывает Павел-Эмилий и, узнав сабинян, воет от радости:
— Мужья пришли! Мужья пришли! Господа древние римляне, просыпайтесь: мужья пришли!
Бросается к Марцию и в слезах виснет у него на шее; Марций в недоумении. Павел мчится дальше с тем же радостным криком: «мужья пришли!» Выползают заспанные римляне и занимают правую сторону сцены. Марций, воинственно, подбоченившись, надменно ждет, пока соберутся.
Толстый римлянин. Клянусь Вакхом! — я так сладко спал, как в первый день основания Рима. Что это за чучело?
— Тише: это мужья.
— А! — пить хочется! Прозерпиночка, дай квасу, дружок!
Из рядов сабинян скромный призыв:
— Прозерпиночка, — ау!
Толстый римлянин. А этому что надо? Он тоже зовет мою жену.
— Тише, это ее муж.
— А! Я и забыл. О, небо! — как хочется пить: после этой похлебки и крепкого сна я готов выпить целое озеро! Но как готовит Прозерпина! Воистину, господа древние римляне, это дар Божий!
— Тише!
— А! Я и забыл. Но какой я нынче видел странный сон: будто сплю я и вдруг вижу. Рим начинает падать, падать, падать… Так и упал.
— Но что же наши жены? К ним пришли, а они и не показываются, это неловко.
— Верно, одеваются.
— О, это вечное женское кокетство! Казалось бы, что такое: бывший муж! — а и тут надо проявить свое вечно-женственное. Нет, никогда я не пойму психологии женщины!
— О, небо! — как хочется пить. Долго будут стоять эти истуканы? — хоть бы сыграли: у них трубы. Глядите, глядите — они шевелятся.
Анк Марций. Господа римляне, теперь, когда мы стоим лицом к лицу, вы, надеюсь, не станете долее скрываться и дадите нам прямой и честный ответ. Вспомните, римляне, что совершили вы в ночь с двадцатого на двадцать первое
Римляне растерянно переглядываются и молчат.
Да вспомните же! Неужели и вы ничего не помните? Да постарайтесь же припомнить, господа! Поймите, что я не могу тронуться, пока вы не припомните.
Толстый римлянин в испуге шепчет другому: «Может быть, ты помнишь, Агриппа? Что-то должно быть важное, а?» — «Нет, не помню». — «Это у меня, должно быть, от сна память отшибло». — «Я лучше уйду, ты мне после расскажешь». — «Да что ему нужно?»