Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

Бедный Демьян

Вражьи валы^*

В своих сообщениях немцы усиленно подчеркивают, что у них где-то в глубине имеется «главный» атлантический вал.

(Из газет.)

1

Замотавшись в брехе шалом, Геббельс стал писать ногой, Что за первым, дескать, валом Есть у немцев вал другой. «Главный» вал! Имеет – грозный! – Он особенность одну: Каждый раз в момент серьезный Он уходит в глубину. Не стоит он дня в покое. Это – правда, а не ложь. Что-то в этом есть такое, От чего – при летнем зное – Немчуру кидает в дрожь. Вал, конечно, встанет где-то. Срок его движений сжат. Все фашисты знают это И

от ужаса дрожат. При предсмертном их «амине», Перед карой по вине, – Вот что их страшит так ныне! – Вал окажется в Берлине, В их последней глубине. Средь фашистов каждый чует: Возвестив конец войны, Вал их «главный» докочует До – тюремной их стены!

2

Финский вал был крепким валом С белофинским злым оскалом: Годы строился, не дни! Но наш фронт – с стальным закалом: В темпе самом небывалом Громыхнул с таким запалом По бетону и по скалам, Что – рассыпались они! А давно ль с Берлином в паре Гельсингфорс в шальном угаре Лил словесный водопад, Дескать, финским «Пиетари» Станет русский Ленинград! За такие аппетиты Финны биты, будут биты. Их не минет строгий суд. Ни бетоны, ни граниты Их от кары не спасут! И за то, что с пьяным воем В схватку с городом-героем Лезли финны, дико злы, Их теперь, могучим строем Сокрушая все валы, Бьют нещадно смертным боем Ленинградские орлы!

На Минском направлении^*

Вписавши новую страницу В святую летопись войны, Гоня фашистов за границу, Мы белорусскую столицу Вернем под кров родной страны! В своем военном сообщенье Уже отметила Москва: «Вчера на Минском направленье Мы развивали наступленье». Какое гордое волненье В нас эти вызвали слова! Фашисты воют диким воем. Сомненья нету: грозным боем Мы город-мученик вернем И – скоро речь пойдет о нем! – На направлении Берлинском, Крепя победу с каждым днем, Напором нашим исполинским И сокрушительным огнем Фашизму голову свернем!

Освободителям^*

Уж немцы здесь бывали ране, У вод чудских, средь псковских нив, Но – смерть прошла во вражьем стане: Торжествовали псковитяне, Всех псов немецких разгромив. Преданья озера Чудского, Великий подвиг старины Освободителями Пскова Сегодня вновь воскрешены! Бойцы стремительным ударом, Напомнив прадедов дела, Врагов, засевших в Пскове старом, Разбили в прах, смели дотла! Смотри: средь гари и обломков, У древних стен, в лучах зари Встречают доблестных потомков Их прадеды-богатыри; Псков ликованьем их встречает, Блюдя обычай древний свой, И славой их Москва венчает За новый подвиг боевой!

Дочурка^*

Здесь был разбойный стан коричневой орды. Неистовству врагов здесь не было предела. Злодеи изгнаны. Осталися следы Незабываемо-преступного их дела. Рыдает девочка. Она осиротела. Пред ней клочок родной земли. Убита мать ее. Убийц жестоких двое Сестрицу старшую с собою увели. Отец – она о нем слыхала, о герое, – Он в партизанах был и весть прислал зимой, Что немцев крепко бьют и вскорости, похоже, К семейству своему вернется он домой. Не знает девочка, где он теперь, мы – тоже. Но не останется ребенок сиротой, Мы приютим его, таков наш долг святой, И в тихий час, к его склоняся изголовью, Согреем ласкою своею и любовью.

«Фаргелет»^*

Любители хвастливо привирать В конце концов скандалятся обычно.

* * *

Какой-то

баритон иль бас, умевший зычно В труднейших операх любые ноты брать, Однажды в обществе стал выхваляться с жаром Обширнейшим своим репертуаром: Нет оперы такой, в какой бы он не пел! Тут кто-то хвастуна поддел, Сказав ему с притворной грустью: «Чем ближе жизнь моя средь мелких дрязг и дел Подходит к роковому устью, Тем в памяти живей картины давних лет: Я помню – в юности моей с каким экстазом Я слушал оперу Россини „Фаргелет“!» «Ну, как же, – не сморгнувши глазом, Соврал артист, – в свой бенефис Я в этой опере пел арию на бис. Театр безумствовал и, что всего дороже, Рукоплескали мне, представьте, в царской ложе!» Всеобщий смех лжецу достойный был ответ Очковтиратель был и впрямь разыгран знатно, Он оскандалился: ведь не было и нет Подобной оперы, и слово «Фаргелет», Звучащее так оперно-приятно, Есть слово «телеграф», прочтенное обратно.

* * *

Конкретных хвастунов я не имел в виду. Я некую мораль под басню подведу, Очковтирательства коснувшись и «всезнайства». В науке ль, в области ль хозяйства, В искусстве ли – на общую беду – Еще не вывелись ведь и такие типы: Они представят вам проектов пышных кипы, Из фраз такой состряпают балет!.. Скажите им: «А вот ученый, Фаргелет, Он в этой области слывет авторитетом, – Полезно бы узнать при составленье смет, Какого мнения он о проекте этом?» Очковтиратели вам вмиг дадут ответ: «Ну как же!.. Фаргелет!.. Еще минувшим летом Мы, опасайся лицом ударить в грязь, Вступили с ним в прямую связь И консультацию имели с Фаргелетом!»

В летний день на реке^*

Шумят детишки на реке, Одни купаются, другие Нашли приют на островке. Тела их, бронзово-тугие И целомудренно-нагие, Блестят в воде и на песке. Как жизнью, как детьми своими, Залюбовалось солнце ими, Приветно с берега реки К ним наклонились тростники. Во всей природе столько неги! Отрадна летняя пора, Цветите, юные побеги! Расти, родная детвора! Оберегая ваше детство, Своей мы жизни не щадим. Мы величайшее наследство Любовно вам передадим. Храня его, в его защите Вы, превратясь в стальных бойцов, Бессмертной славой завершите Путь героический отцов!

Змеиная природа^*

…Лучшая змея.

По мне, ни к черту не годится.

(И. А. Крылов.)

Стрелок был в сапогах добротных, Охотничьих, подкованных и плотных. Он придавил змею железным каблуком. Взмолилася змея перед стрелком: «Не разлучай меня со светом! Я натворила много зла, Винюсь и ставлю крест на этом! Есть змеи подлые. Я не из их числа. Я буду, позабыв, что значит слово „злоба“, Великодушие твое ценить до гроба. Вот доказательство: два зуба у меня, В обоих яд, их все боятся, как огня. Ты можешь выкрутить мне оба!» «Умильны, – отвечал стрелок, – слова твои, Но только тот от них растает, Природы кто твоей не знает: Коль не добить зубов лишившейся змеи, Пасть снова у нее зубами зарастает!»

* * *

Еще не наступили дни, Но мы все знаем, что они Не за горою, Когда, прижатая железным каблуком, Прикинувшись чуть не родной сестрою, Фашистская змея затреплет языком: «Клянусь, я жизнь свою по-новому устрою, Ребенку малому не причиню вреда. Россия!.. Господи, да чтобы я когда… Я горько плакала порою, Все, мной сожженные, припомнив города! Я каюсь и в своем раскаянье тверда!» Да мало ли чего еще змея наскажет, Но зубы вырастут, она их вновь покажет, Все покаянные свои забыв слова. Змеиная природа такова! Змея, раскаявшись наружно, Не станет жить с одной травы. Лишить ее, конечно, нужно, Но не зубов, а – головы!