Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи
Шрифт:
«Обещаем быть честными! Пожертвуйте. Не забудьте!..»
О чем шум?
Не беспокойтесь ради бога!.. Не забудем, чего уж там…
Ни одна трудовая копейка, жертвуемая рабочим людом своим несчастным братьям, не попадет в ваши «умелые» руки!
Ведь ваше «кредо» напечатано в том же № 10 «Сатирикона»:
Откроем карты, господа! Довольно лгать и притворяться! . . . . . . . . . . . . . . . Долой из чуждого нам стана. Его стремления…Вот и посылай, читатель, им по гривеннику! Зачем же этот маскарад, г-да сыны кафе-шантана?!
Письма к П. П. Мирецкому*
<20-е числа мая> 1913 г. СПБ.
На такую статью и на такое письмо, каким вы, добрейший Павел Петрович, порадовали меня, нельзя не ответить сердечной благодарностью. Боюсь только, что перехвалили вы меня. Но я рад, что мог вызвать именно такие горячие отклики иименно из провинции. Я, к сожалению, кроме вашей статьи и статьи Войтоловского в «Киевской мысли» (№ 103, 13/IV), – статьи тоже чрезмерно хвалебной, – других провинциальных отзывов не читал, хотя слыхал от третьих лиц, что такие отзывы попадались им, и все хорошие отзывы. Пусть я переоценен, но важно то, что такая встреча внушает мне некоторую веру в себя и свою скромную работу. Право же, мне приходилось выслушивать дружеские советы – перестать возиться с басней и от пустяков перейти к «настоящей» литературе, к чему, дескать, у меня есть некоторые данные – язык, например.
В моей книге нет нескольких басен – «Шпага и топор», «Сурок и хомяк», «Свеча», и в басне «Лапоть и сапог» – сапога-то и нет. Будь все это на месте, вам бы трудно было назвать меня сочувственником мирной организации. Я ей «сочувственник», поскольку она не цель, а средство.
Вы обратили ль внимание, что у меня несколько эпиграфов служат специально для проведения под их флагом контрабанды, вроде басни «Дом». Уберите эпиграф – и «Дом» погибнет по 128 ст., как погибла «Свеча». Да мало ли к каким фокусам приходится прибегать!
Вы желали бы иметь мою карточку. У меня нет другой, кроме прилагаемой – из серии «30 коп. дюжина». Детина – в шесть пудов весом. Крепкая черная кость. Пускаться в дальнейшие автобиографические измышления я не охотник, особливо на бумаге. При случае, ежели что, отчего и не поговорить о былом. Но – при случае. Выйдет правдивее. А так, вообще, автобиографии врут.
Я бы охотнее поговорил о том, чего у меня нет, – о южном воздухе, которого седьмой год не нюхал, застрявши в питерском болоте. Читаю на вашем письме: «Новочеркасск», и зависть берет. Живут же где-то люди. И как чувствуют! Попробуйте здесь кого расшевелить. Душа вытравлена.
У вас там вишни давно отцвели. Не за горами – ягоды. «И ставок, и млынок, и вишневенький садок», и – «выпьемо, куме, добра горилки!» Рай, и больше ничего. А мы здесь пробавляемся уксусной эссенцией и «Новым временем».
По-вашему, я – трибун, который зорко следит и т. д. А трибуну хочется в траве поваляться, опьянеть от степного воздуха, слушать трескотню кузнечиков и фырканье стреноженных лошадок.
Измытарился
Жму руку. Д. Бедный.
P. S. Адрес мой и настоящая фамилия подчеркнуты на прилагаемой «автобиографической» вырезке.
P. P. S. Весьма буду благодарен, если не откажете мне в высылке нескольких экземпляров вашей статьи. Точно так же не откажите указать, где вы еще встречали отзывы.
<Начало июня> 1913 г. СПБ.
Глубокоуважаемый Павел Петрович!
Получив ваше милое письмо и статью обо мне, я немедленно ответил вам закрытым письмом и препроводил отдельной бандеролью свою книжечку с личной надписью.
Так как я в письме, между прочим, просил вас не отказать мне в высылке еще нескольких экземпляров вашей статьи и так как до сих пор ничего не получил, то начинаю побаиваться: дошло ли до вас мое письмо и бандероль? Неприятно, если письмо перехвачено тем «местом», которым недавно я сам был перехвачен.
Кроме одной неосторожной фразы, в письме криминалов нет.
Успокойте меня, пожалуйста. Не о себе думаю (мне что?!) – о вас…
Прилагаю при сем две басни для «Донской жизни». Из «Азбуки» я советую первые четыре строки выбросить (о Льве). «Свеча» была напечатана с моралью, но за мораль подверглась конфискации (№ 2 журн. «Просвещение») и света не увидела. Она интересна и без морали, и цензурна.
И «воопче» – будьте здоровы.
Душевно преданный Демьян Бедный.
Почерк у вас удивительный, гипертрофический какой-то.
Адрес: СПБ. Пушкинская, 3. – Еф. Алексеевичу Придворову.
Я охотник до провинциальных газет и не прочь получать «Донскую жизнь». Уплата – баснями конечно.
19 июня 1913 г. СПБ.
Душевнейший Павел Петрович!
Должно быть, вы преоригинальнейший человек: почтовые ваши листы – сверхлисты, почерк – сверхпочерк, восторг – сверхвосторг. Прочел в «Донской жизни» отчет о деле Котова, – и там вы сверхзащитник какой-то: заведомого женоубийцу оправдали.
По вашему описанию, так и Новочеркасск какой-то удивительный город. О соборе, например, я напишу басню.
Странное совпадение: вы знакомы с Айхенвальдом. Тоже гипертрофический критик.
Моя очередь хвалить: откровенно скажу, что более удачного определения Вербицкой нигде не встречал. Это «лакейство» (психологическое), будь оно трижды проклято.
Со мною рядом окнами живет бывший лакей. С 8 часов утра он заводит граммофон, и эта штука не умолкает до 12 часов ночи. От этой музыки, я заметил, даже петух во дворе стал неврастеником. Петух – на питерском дворе! Об этом петухе многое можно было бы порассказать. Придет очередь. А о граммофоне басня будет в ближайшие дни.
Посылаю для «Донской жизни» басню «Честь». Да не смущается сердце ваше. После появления у вас «Честь» пойдет здесь в расширенном варианте: будет до скандала ясно, о каком политике идет речь. Скандал предвидится такой, что басня редакцией «Правды» послана на окончательное суждение за границу Ленину. Я дал вам басню в том «невинном» (общем) виде, в каком она пойдет в моей второй книге. Угадайте, кто «бабушка»? Жму крепко вашу руку.
Ваш Д. Б.
P. S. Вы на письма не скупитесь, пожалуйста!