Том 5. Тихий Дон. Книга четвертая
Шрифт:
Фицхалауров с неожиданной легкостью вскочил, — ухватясь за спинку стула, кричал:
— У вас не воинская часть, а красногвардейский сброд!.. Отребье, а не казаки! Вам, господин Мелехов, не дивизией командовать, а денщиком служить!.. Сапоги чистить! Слышите вы?! Почему не был выполнен приказ?! Митинга не провели? Не обсудили? Зарубите себе на носу: здесь вам не товарищи, и большевицких порядков мы не позволим заводить!.. Не поз-волим!..
— Я попрошу вас не орать на меня! — глухо сказал Григорий и встал, отодвинув ногой табурет.
— Что вы сказали?! —
— Прошу на меня не орать! — громче повторил Григорий. — Вы вызвали нас для того, чтобы решать… — На секунду смолк, опустил глаза и, не отрывая взгляда от рук Фицхалаурова, сбавил голос почти до шепота: — Ежли вы, ваше превосходительство, спробуете тронуть меня хоть пальцем, — зарублю на месте!
В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось прерывистое дыхание Фицхалаурова. С минуту стояла тишина. Чуть скрипнула дверь. В щелку заглянул испуганный адъютант. Дверь так же осторожно закрылась. Григорий стоял, не снимая руки с эфеса шашки. У Копылова мелко дрожали колени, взгляд его блуждал где-то по стене. Фицхалауров тяжело опустился на стул, старчески покряхтел, буркнул:
— Хорошенькое дело! — И уже совсем спокойно, но не глядя на Григория: — Садитесь. Погорячились, и хватит. Теперь извольте слушать: приказываю вам немедленно перебросить все конные части… Да садитесь же!..
Григорий присел, рукавом вытер обильный пот, внезапно проступивший на лице.
— …Так вот, все конные части немедленно перебросьте на юго-восточный участок и тотчас же идите в наступление. Правым флангом вы будете соприкасаться со Вторым батальоном войскового старшины Чумакова…
— Дивизию я туда не поведу, — устало проговорил Григорий и полез в карман шаровар за платком. Кружевной Натальиной утиркой еще раз вытер пот со лба, повторил: — Дивизию туда не поведу.
— Это почему?
— Перегруппировка займет много времени…
— Это вас не касается. За исход операции отвечаю я.
— Нет, касается, и отвечаете не только вы…
— Вы отказываетесь выполнить мое приказание? — с видимым усилием сдерживая себя, хрипло спросил Фицхалауров.
— Да.
— В таком случае потрудитесь сейчас же сдать командование дивизией! Теперь мне понятно, почему не был выполнен мой вчерашний приказ…
— Это уж как вам угодно, только дивизию я не сдам.
— Как прикажете вас понимать?
— А так, как я сказал. — Григорий чуть заметно улыбнулся.
— Я вас отстраняю от командования! — Фицхалауров повысил голос, и тотчас же Григорий встал.
— Я вам не подчиняюсь, ваше превосходительство!
— А вы вообще-то кому-нибудь подчиняетесь?
— Да, командующему повстанческими силами Кудинову подчиняюсь. А от вас мне все это даже удивительно слухать… Пока мы с вами на равных правах. Вы командуете дивизией, и я тоже. И пока вы на меня не шумите… Вот как только переведут меня в сотенные командиры, тогда — пожалуйста. Но драться… — Григорий поднял грязный указательный палец и, одновременно и улыбаясь и бешено сверкая глазами, закончил: —…драться
Фицхалауров встал, поправил душивший его воротник, с полупоклоном сказал:
— Нам больше не о чем разговаривать. Действуйте как хотите. О вашем поведении я немедленно сообщу в штаб армии, и, смею вас уверить, результаты не замедлят сказаться. Военно-полевой суд у нас пока действует безотказно.
Григорий, не обращая внимания на отчаянные взгляды Копылова, нахлобучил фуражку, пошел к дверям. На пороге он остановился, сказал:
— Вы сообчайте, куда следует, но меня не пужайте, я не из полохливых… И пока не трожьте меня. — Подумал и добавил: — А то боюсь, как бы вас мои казаки не потрепали… — Пинком отворил дверь, гремя шашкой, размашисто зашагал в сенцы.
На крыльце его догнал взволнованный Копылов.
— Ты с ума сошел, Пантелеевич! — шепнул он, в отчаянии сжимая руки.
— Коней! — зычно крикнул Григорий, комкая в руках плеть.
Прохор подлетел к крыльцу чертом.
Выехав за ворота, Григорий оглянулся: трое ординарцев, суетясь, помогали генералу Фицхалаурову взобраться на высоченного, подседланного нарядным седлом коня…
С полверсты скакали молча. Копылов молчал, понимая, что Григорий не расположен к разговору и спорить с ним сейчас небезопасно. Наконец, Григорий не выдержал.
— Чего молчишь? — резко спросил он. — Ты из-за чего ездил? Свидетелем был? В молчанку играл?
— Ну, брат, и номер же ты выкинул!
— А он не выкинул?
— Положим, и он не прав. Тон, каким он с нами разговаривал, прямо-таки возмутителен!
— Да разве ж он с нами разговаривал? Он с самого начала заорал, как, скажи, ему шило в зад воткнули!
— Однако и ты хорош! Неповиновение старшему по чину… в боевой обстановке, это, брат…
— Ничего не это! Вот жалко, что не намахнулся он на меня! Я б его потянул клинком через лоб, ажник черепок бы его хрустнул!
— Тебе и без этого добра не ждать, — с неудовольствием сказал Копылов и перевел коня на шаг. — По всему видно, что теперь они начнут дисциплину подтягивать, держись!
Лошади их, пофыркивая, отгоняя хвостами оводов, шли рядом. Григорий насмешливо оглядел Копылова, спросил:
— Ты из-за чего наряжался-то? Думал, небось, что тебя чаем угощать будут? К столу под белы руки поведут? Побрился, френч вычистил, сапоги наяснил… Я видал, как ты утирку слюнявил да пятнышки на коленях счищал!
— Оставь, пожалуйста! — румянея, защищался Копылов.
— Зря пропали твои труды! — издевался Григорий. — Не токмо чего, но и к ручке тебя не подпустил.
— С тобой и не этого можно было ожидать, — скороговоркой пробормотал Копылов и, сощурив глаза, изумленно-радостно воскликнул: — Смотри! Это — не наши. Союзники!
Навстречу им по узкому проулку шестерная упряжка мулов везла английское орудие. Сбоку, на рыжей куцехвостой лошади ехал англичанин-офицер. Ездовой переднего выноса тоже был в английской форме, но с русской офицерской кокардой на околыше фуражки и с погонами поручика.