Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи
Шрифт:
А на другой день инженер путейский доказывает мне, что китаец работает не хуже русского, но только не поденно, а сдельно.
— Китаец и без того работает за грош: сорок копеек куб обыкновенной земли — цена неслыханной дешевизны. Но сдельно не хотят им сдавать работы, а гоняют на поденную, — платят, правда, пятнадцать-десять копеек в день, но куб вгоняют в десятки рублей… И факт, что на всё цены растут здесь неимоверно и будет то же, что и во Владивостоке.
По утрам мы пьем кофе в одной булочной, где подают не консервы, а настоящее молоко. Там же пьет свое кофе какой-то
— В английских колониях цены не растут, — англичане приходят, чтобы взять, а не дать. У русских же наоборот, цена сразу поднимается до того, что никакого дела, нельзя делать… Русские дают, но не могут, не умеют брать.
— Правда, что англичане дерутся?
— Это глупые сказки… Я хорошо знаю англичан: это единственная нация, которая умеет вести дело колоний. Нигде нет таких удобств, той дешевизны, нигде вас не ставят так лицом к делу и нигде не дают столько прав. Англичанин каждому, дает свободу и только помогает делать дело, а все остальные, кроме Бельгии еще, нации провалились в колониях, не исключая и Франции… Здесь, в колониях, Франция спела свою песенку, как все латинские народы: сами французы это отлично сознают… При нашей жизни мы еще увидим, как из рук французов уйдут все их колонии, — вот так же, как из рук испанцев… Будущность за англичанами, со временем, за немцами…
Симпатичный уголок Порт-Артур?
Пока нет. Может быть, это суровый закон необходимости, но на мирного гражданина тяжело действует хотя бы такая уличная сценка.
Улица полна военными и их дамами, а посреди улицы с самой благодушной физиономией пехотный солдатик, с бляхой городового, ведет, держа по косе в каждой руке, двух китайцев.
На лицах китайцев стыд и растерянность, встречные китайцы с опущенными глазами угрюмо сторонятся.
Ведь в России гоголевских времен городничий, правда, тряс за бороды, да и то глаз на глаз, а так, чтоб за бороды водить по улицам — не приходилось что-то видеть. А коса у китайца, пожалуй, еще священнее, чем борода у русского.
Что сказать о самом городе?
Маленький китайский городок, ютящийся у бухты, спешно перестраивающийся для новых нужд.
Местность кругом голая, без растительности, открытая холодным ветрам.
Эти ветра уже начались, и мелкая пыль осыпает и бьет в лицо. Неуютно на улице, неуютно в этих китайских, хотя и приспособленных уже к иной жизни, фанзах.
Общий говор и интерес минуты: продолжатся ли увеличенные оклады после Нового года, или надо будет бежать назад в Россию?
О бегстве помышляет каждый, и я не встретил ни одного человека, который помирился бы с мыслью основаться здесь.
Способ сообщения — дженерики — маленькая ручная колясочка на двух колесах, которую везет сильный китаец. Способ неприятный и тяжелый.
В то время как сухопутные военные заняты укреплением берегов, моряки думают над здешней бухтой. Бухта глубока, но очень мала. Пароход «Херсон» прямо чудо выкинул, повернувшись в бухте. И притом бухта с одним очень узким выходом. И следовательно, с нашим флотом может легко повториться здесь то же, что случилось с испанским в Сант-Яго.
Если углубить южную
При таких условиях Порт-Артур хотя и будет стоить много, но никогда не достигнет Владивостока ни в прямом, ни в переносном смысле, в том смысле, что никогда он не будет владеть Востоком.
И другой торговый порт здесь — Талиенван благодаря скалам своего побережья и той же разнице горизонта не обещает большой будущности.
И все здесь, кажется, сходятся в том, что на Желтом море нет хорошего порта, — хорошие порты в Японском море, глубокие, укрытые, незамерзающие, с разницей горизонта в 2–3 фута.
А Порт-Артур, Синампо — это только морские станции.
И не будь туманов и замерзаемости — ни один порт не сравнится с Владивостоком. Против льда средство найдено.
Иллюстрацией того, как нелегко в бурю попасть в иголочный проход порт-артурского порта, служит разбившийся о скалы остов китайского броненосца у самого входа в порт.
Повторяю, никакого определенного впечатления о Порт-Артуре я не вынес, слишком еще все хаотично там было в мое время, — восемь тысяч войска в маленьком городке, почти все на бивуаках, почти все с недоумевающими лицами, что из всего этого выйдет. Уйдут ли через полгода назад? Усилят ли их настолько, что смогут они оказать серьезное сопротивление в случае нападения?
Но в то же время вы увидите планы будущего города и порта, а могучий двигатель жизни — железная дорога — уже начинающий осуществляться факт; работают и за городом и в городе; выгружают с грохотом рельсы, подвижной состав. Пароходы русско-китайской железной дороги установили уже постоянное сообщение и с западным и с восточным побережьями Ляодунского полуострова, вывозят материалы (главным образом лес) из Татонкоу, куда они доставляются из верховьев Амноки. Оттуда же привезется лес и для всех будущих построек.
Что-то большое, очень большое завязывается, что роковым образом не может ни остановиться, ни не стоить нам громадных жертв.
В последний раз я прохожу по узким улицам этого русско-китайского города, в последний раз сижу в телеграфе, где за каждое слово надо платить рубль тринадцать копеек.
Мы с Н. Е. отправили, как только приехали, телеграмму в И-чжоу, чтобы солдаты наши не шли по Ляодунскому полуострову, а направились на Чемульпо и оттуда пароходом в Порт-Артур. Но телеграмма уже не застала их.
Как-то они доберутся? Н. Е. остается ждать их и будет телеграфировать мне. Я же сейчас сажусь на пароход и еду в Чйфу, Шанхай, через Японию, Америку, Европу — домой.
Домой! Хотя до дому остается еще более двадцати пяти тысяч верст. И Тихий и Атлантический океаны особенно бурные в это время года: хуже не будет того, что было.
Я уже на борту маленького пароходика, который довезет меня до Чифу.
Н. Е. и П. Н. слазят с трапа, вон они уже в лодке, и в последний раз мы машем друг другу.