Том 5. Земная радуга. Воспоминания
Шрифт:
Не успели они еще привести этот план в исполнение, как пришла к купчихе сама матушка узнать, не приносили ли ей холста на продажу.
Катюше это показалось чего-то странным.
– Я пришла, – шепнула матушка, – сказать, что ваша сестра здесь с детьми. Вас ищет.
И увидела наконец Катюша свою Лялечку.
Катюша, войдя в дом, сказала сестре:
– Здравствуйте, я Лукерья.
– Здравствуй, Лукерья, – ответила Маруся. – Посмотри, окая у меня девочка Ляля.
Катюша смотрела и не понимала и не могла поверить, что эта кругленькая
– Лялька, поцелуй Лукерью, – сказала Маруся. – Пойдем, Лукерья, в садик, поговорим немножко.
Разговор был короткий и очень страшный. Маруся хотела что-то сказать и не могла. Катюша глядела на нее и бледнела. Потом крикнула:
– Скажи прямо – он умер. Маруся шепнула:
– Хуже.
И, помолчав, прибавила:
– Ушел «к ним».
Катюша тихонько простонала:
– А-а! Помолчали.
– Значит – совсем? Бросил нас?
– Ну, конечно.
– Гад!
Больше они ничего не сказали друг другу.
Катюша часто бегала взглянуть на девочку
Как-то раз укладывала она ее спать. И вдруг круглые упругие щечки раздвинулись, сморщился носик и лукаво-лукаво сощурились глазки. Девочка обняла Катюшу и зашептала ей в ухо:
– Я все знаю. Ты не Лукерья, ты мама.
Молодчина Юхан все проделал, как обещал. И все сошло, как по заказу, даже Катюшин визг и вопли на базаре. Потом стала Катюша Лукерья Швенн.
Когда новобрачные стояли уже на палубе парохода, к ним подошла попрощаться знакомая женщина с ребенком на руках. Новобрачная, которая с большим волнением ждала эту женщину, сразу схватила ребенка на руки, а женщина сейчас же спустилась на пристань, громко прокричав:
– Я только куплю тебе яблоков на дорогу.
Ушла да так и не вернулась.
Таким образом новобрачные увезли этого ребенка с собой. Ну, конечно, не бросать же его в воду.
– Кэтти Руби? Кэтти уверяет, что живет третью жизнь?
– Говорят, что она выходит замуж за какого-то английского политика.
– Говорят, что ее дочь блестяще сдала экзамен и будет адвокатессой.
– Счастливая эта Кэтти. Такая молодая на вид. Вот что значит – прожить свою жизнь беззаботно.
Тетя Зета
Лене было всего пять лет, когда в первый раз увидела она тетю Зету двоюродную сестру своей матери, эту роковую женщину своей судьбы.
И несмотря на то, что Лене было всего пять лет, эту первую встречу запомнила она на всю жизнь.
Было это утром, в какой-то, должно быть, праздничный день, потому что на ней было надето новое растопыристое платье, юбочку которого она приминала руками и все изворачивалась, чтобы посмотреть, как оно топырится сзади. Оно шуршало, трещало, верно, было накрахмаленное.
Платье это так заполнило всю Ленину душу, что она, незаметно для себя, забежала в
– Почему ты так сюда являешься? – спросила она. – Разве тебе позволяют без спросу входить в гостиную?
Лена выпятила лоб и молчала. Она понимала, что лучше всего было бы повернуться и удрать. Но удрать она не могла. Вообще не могла шевельнуться.
Теперь, когда судьба ее известна, нам вполне понятно, почему она не могла шевельнуться. Здесь, в это самое мгновение, сцеплялись звенья всей ее жизни. Вот от этой точки и дальше, до самой смерти, звено за звеном, кольцо за кольцом, крепко, цепко, ни сбросить, ни разорвать, сбито, спаяно, скреплено. И стояла маленькая девочка Лена, не зная, не понимая, но странной силой заколдованная, стояла, не шевелясь.
– Уж если вошла, – продолжала сердитая дама, – так, по крайней мере, поздоровайся. Или тебя не научили, что с гостями надо здороваться? Чего же ты молчишь?
А Лена стояла, и не шевелилась, и смотрела на даму с тоской и отчаянием.
– Ты не умеешь здороваться? – продолжала дама. – Тогда изволь уйти вон из комнаты.
Лена сама радешенька была бы уйти, но чем больше говорила дама и чем дольше она сама стояла, тем невозможнее было сдвинуться с места.
Но тут вошла Ленина мама.
– Катиш, – обернулась к ней гостья, – как ты странно ее воспитываешь. Она влетела сюда, стоит и молчит. Какой нелепый ребенок И какой у нее ужасный рот! Рот ее отца, который – ты сама должна это признать – никогда красотой не отличался. Она не умеет делать реверанса.
Мать покраснела и сказала Лене сердито:
– Сейчас же поздоровайся с тетей Зетой или уходи вон.
Но Лена не двигалась.
Тогда вышло нечто позорное.
Вызвали няньку, и та насильно потащила Лену из комнаты, и Лена упиралась, и цеплялась ногами за ножки стульев, и стулья ехали за ней с грохотом и треском. А в детской Лена повалилась на пол и орала: «А-а-а», страшная, синяя, с выпученными глазами, так что даже нянька не решилась ее отшлепать.
Теперь, когда мы знаем ее судьбу, мы находим, что эти вопли более всего и подходили к моменту. Именно так, понимая все значение встречи с тетей Зетой, она и должна была бы вопить.
Тетя Зета поселилась у них в доме. Гостила, что ли. Лена тогда этого еще не понимала.
Когда Лена выросла, она узнала, что тетя Зета была в то время молодой, очень красивой и тонкой дамой. За ней многие ухаживали, но без успеха. Она была вдовой крупного чиновника, но денег у нее не было, и она воспользовалась гостеприимством Лениной матери. Холодная, спокойная и злая, она заводила свои порядки, и все почему-то ее слушались и как будто даже боялись.