Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания
Шрифт:
— Это опасно… Недавно в газете писали о том, как пожарный обгорел.
— Да, а сколько человек он спас?
— Анка, — вставила нерешительно Зося, — я тоже должна тебе что-то сказать.
— А ты что? Что случилось?
— Ничего не случилось… Только я…
— Что?
— Видишь ли, я думала о себе… Дома я уже не так нужна, а когда Адась пойдет в школу…
— Ну, говори же!
— Видишь ли, я… у меня… есть место в больнице! — выпалила вдруг Зося.
— В какой больнице?
— На Загурной… Там детская больница… И я говорила
— Что сказала?
— Ты не сердись, Анка, только я уже говорила с директором и с докторами… И я…
— Да говори же, наконец! — не вытерпел Игнась.
— И мне обещано с осени место сиделки в этой больнице.
Анка посмотрела с изумлением:
— Как это?
— Да так… Я думала, надо же как-нибудь… И когда я там буду работать… при больных детях… Так я думала…
Анка обняла сестру. Слезы навернулись у нее на глазах.
Вечером они вышли в садик. Пахли цветы. Кто-то вдали играл на гармони. Было тихо, хорошо.
— Значит, Игнась, ты будешь спасать людей и их добро… Ты, Зоха, будешь помогать больным детям.
— А я, я что? — вмешался Адась.
— Твое время еще впереди.
— А ты, Анка, что?
— Ну что ж, малыш, я буду продолжать работать на фабрике, — тихо и как-то печально ответила Анка.
— Ты ведь даешь людям одежду, делаешь ткани для перевязок, для пеленок младенцам, на платье детям, на все… на все…
— Правильно! — успокаиваясь, согласилась Анка. — Каждый из нас будет делать полезную работу.
Пахли цветы. Слух ласкала далекая музыка. Они сидели тихо, без слов, как будто глядя на свое будущее — трудное будущее детей рабочих в стране, где правят капиталисты.
Рассказы
– НА РАССВЕТЕ -
— Ну, ребята, выпьем за счастливый приезд моей Кати, чтобы ей с нами хорошо жилось.
Все встали. Зазвенели серебряным звоном рюмки. Катя смеялась. Наконец, после шести месяцев разлуки, она была с Алексеем.
— Споем, ребята!
Алексей чистым, низким голосом затянул песню. Катя смотрела на мужа. Черные, черные брови — как любила она его брови, ровными дугами очерченные на светлом лбу! Серые глаза — как любила она эти глаза, отливающие голубизной и зеленью! Черные ресницы, длинные, как у девушки… Как любила она эти ресницы… Это был Алексей, ее Алексей…
Как на Черный Ерик, как на Черный Ерик трахнули татаре в сорок тысяч лошадей. И покрылся берег, и покрылся берег сотнями пострелянных, порубанных людей.Хор сильных мужских голосов подхватил:
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, сА ну, за нашего атамана! Да здравствует Алексей!
— Да здравствует Алексей! — Катя крепко чокнулась с мужем.
Как первая пуля, как первая пуля сразила коня, а вторая пуля, а вторая пуля сразила меня.И снова хор — Катя присоединила к хору высокий, чуть охрипший голос:
Любо, братцы, любо…Молоденький пограничник пел:
Атаман узнает, кого не хватает, эскадрон пополненный забудет про меня.Блестели глаза. Радостно, задорно звучала казачья песня:
Жалко только волюшки во широком полюшке, солнышка на небе да любови на земле.— Давай, Гриша, патефон. Потанцуем!
Все вскочили, с грохотом отодвинули стол.
— Катерина Ивановна, потанцуем?
— Потанцуем, отчего же! Ох, давно я не танцевала. Еще в Москве…
— А теперь потанцуете здесь, на границе.
Зашуршала, зашелестела патефонная иголка. Понеслась в ночь танцевальная музыка. Катя танцевала, запыхавшаяся, счастливая.
— Ребята, мне ведь тоже что-нибудь причитается, — смеялся Алексей, и Катя почувствовала сильное объятие мужа. Прижалась близко-близенько. Ах, это был Алексей, это был именно Алексей. Прядь темных волос на лбу.
— Ну, как, Катюша?
— Хорошо, весело… Ох, милый, как хорошо…
— Смотри, ты всем понравилась, Катя…
— Я никому не хочу нравиться, только тебе, только тебе, Алеша.
— Милая, милая… Тебя уже все мои ребята любят…
— Я хочу только, чтобы ты любил меня, Алеша.
— Люблю тебя, родная, чернобровая моя.
— Тише, тише, Алеша, они слышат.
— Товарищ начальник, нельзя так. Мы тоже хотим потанцевать.
— Потанцуй, потанцуй еще с ними, Катя. Душевные ребята, все как один… Потанцуй.
Маленькие ножки легко касались пола, рассыпались черные, шелковистые волосы. С восторгом смотрели пограничники на молодую женщину, Алексей улыбался и выбивал такт носком сапога.
Патефон захрипел.
— Иголку переменить нужно, иголку переменить.
— Я уже не могу больше, — Катя упала на стул и со смехом отбивалась от приглашающих. — Не могу, столько дней в поезде и еще сейчас… Не могу… Алексей, скажи ты им — не могу.
Вмешался старший из пограничников:
— Хватит, ребята. Люди должны отдохнуть. Ведь ночь уже — завтра рано вставать. Пошли!..
Выходили медленно, неохотно. Шумная комната сразу опустела.
Катя машинально начала убирать со стола.