Том 6. Лимонарь
Шрифт:
И смотрела... и смотрела к великому сердцу.
И вот издалека голосом милым милой сестры донесло весть:
— Перейдешь Иордан, там тебе отдых!
Всю ночь до белой зари проходила Мария по городу.
Там за церковным порогом осталась вся ее прежняя жизнь, и уж назад не вернется. Странный голос, как оклик весенний, наполнял ее душу.
По утру у городских ворот подал ей какой-то семитку.
В первый раз она приняла Христа ради, купила на базаре три хлебца — будет
Зазвонили у Иоанна Предтечи к ранней обедне. Зашла помолиться. Постояла у Иоанна Предтечи. Странный голос, как оклик весенний, наполнял ее душу.
— А что там, за Иорданом?
— За Иорданом? Там и лютому зверю житье не барышно, летают пустынные птицы.
— А как туда перебраться?
И долго искали человека. Нашелся один старичок: он перевезет.
— Там и бывалому пропад.
Умылась Мария Иорданской водою, перекрестилась, села в лодку: три хлебца в руках.
— Ну, и с Богом!
«Перейдешь Иордан, там тебе отдых!»
Сорок лет и семь лет прожила Мария за Иорданом в пустыне.
Был ей от Бога великий дар — красота, и вот Богу вернула она Его дар — красоту: очи — цветам, уста — зорям, тайные помыслы — облаку, страсть свою — солнцу и ветру, зной свой — пустыне.
И духом Божьим наполнилось чистое сердце.
Видел Марию старец Зосима: молилась Мария, не попирая земли — над землею. И не зная, узнала Мария Зосиму. Видел Марию старец Зозима: переходила Мария Иордан — реку: шла по воде, как посуху.
А когда померла она, лев — зверь пришел к сухому ручью и вырыл когтями могилу.
А померла она в страстные дни — в великий четверг у сухого ручья за Иорданом в пустыне.
И видел старец Зосима в час ее кончины, когда ее душа расставалась, видел в церковном притворе на белой стене образ Матери Божией: и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.
Кто знает жалость и скорбь Матери Света, Скорбящей Заступницы нашей! Восхотела из светлого рая вольно во тьму — в ад идти к нам, к грешным и шатким, вольно с нами остаться нашу трудную бедовать беду — «Не надо мне раю прекрасного, хочу мучиться с грешными!» — и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.
И стоит тот чудный образ Богородицы, поручницы всех несчастных, последнее прибежище — кому нет от людей больше веры — отверженных, в великой церкви во святой Софии, Премудрости Божией.
1915 г.
МИЛЫЙ БРАТЕЦ{*}
Тучи, сестрицы, куда вы плывете?
Отвечали тучи:
— Мы плывем дружиной, милый братец, белые — на Белое море во святой Соловец остров, синие — на запад ко святой Софии Премудрости Божией.
На Сокольей горе на бугрине сидел Прокопий блаженный, благословлял на тихую поплынь воздушных сестер.
Унывали синие сумерки, — там, за лесом уж осень катила золотым кольцом по опутинам, синие вечерние, расстилались они, синие, по приволью —
*
Он пришел к нам в дальний Гледень от святой Софии, от старца Варлаама с Хутыни.
Был богат казною и за его казну шла ему слава. Разделил свое богатство и была ему честь за его милость. И стало ему стыдно перед всем миром; вот слывет он хорошим и добрым и все его хвалят. И разве не тяжко совестному сердцу ходить среди грешного мира в белой и чистой славе? И тогда взял он на себя великий подвиг Христа ради и принял всю горечь мира...
Он, как свой, среди отверженных, как брат среди пропащих.
И соблазнились о нем люди.
Он пришел в суровый дальний Гледень от святой Софии.
«Бродяга, похаб безумный!» — так его привечали.
Оборванный, злою стужей постучался он в сторожку к нищим, — нищие его прогнали. Думал согреться теплом собачьим, полез в собачью конурку, — с воем выскочила шавка, только зря потревожил! — убежала собака. Окоченелый поплелся он на холодную паперть.
Кто его, бесприютного, примет, последнего человека?
Честнейшая, не пожелавшая в раю быть... не Она ли, пречистая, пожелавшая вольно мучиться с грешными, великая совесть мира, Матерь Света?
И вот на простуженной паперти ровно теплом повеяло —
И с той поры дом его — папертный угол в доме Пресвятой Богородицы.
Шла гроза на русскую землю.
Никто ее не ждал и жили беспечно.
Он один ее чуял, принявший всю горечь мира: с плачем ходил он по городу, перестать умолял от худых дел, раскрыть сердце друга для.
Суета и забота, — кому его слушать? Ой, били его и ругали.
И вот показалось: раскаленные красные камни плыли по черному небу, и было, как ночью, в пожар, и был стук в небесах, даже слов не расслышать.
Ошалели от страха.
«Господи, помилуй! Спаси нас!»
А он перед образом Благовещением бился о камни, кричал через гром: не погубить просил, пощадить жизнь народу, родной земле.
И гроза повернула, каменная мимо прошла туча.
Там разразилась, там раскололась, за лесом устюжским и далеко засыпала камнем до Студеного моря.
Он пришел в суровый Гледень от святой Софии.
И кровом был ему дом Пресвятой Богородицы.
А когда настал его последний час, шел он вечером в церковь к Михаиле архангелу.
Поджидала его смерть на Михайловом мосту.
«Милый братец, ты прощайся с белым светом!» — и ударила его косой.
И он упал на мосту.
И вот тучи — сестры принесли ему белый покров. В летней ночи закуделила крещенская метель — высокий намело сугроб.
И лежал он под сугробом серебряную ночь.