Том 6. Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
— Пойду, скажу.
— Спокойной ночи, дорогой.
Четкое лицо полковника Уэджа мягко светилось. Он редко мечтал, но сейчас выхода не было. Он видел, что стоит в библиотеке замка, положив руку на плечо высокого, стройного и молодого человека в красивых роговых очках, который только что спросил, можно ли поговорить с ним наедине.
— Ухаживать за моей дочерью? — говорит он, полковник. — Конечно, дорогой, ухаживайте на здоровье!
Дочь, лежа в алой спальне, размышляла и печалилась. Она привыкла сверкать на балах вроде канделябра, но сейчас
— Привет, пап-па, — сказала она приятным голосом, очень похожим на взбитые сливки, если обратить их в звук.
— Здравствуй, Ви. Как живешь?
— Хорошо, пап-па.
Полковник присел на край кровати, удивляясь, как всегда, почему у них с Гермионой, напоминающих репу, именно такая дочь. Без всяких сомнений, Вероника была самой красивой из всех, кто упомянут в книге знатных родов. Куриные мозги (если курица еще и стукнется головой об землю) сочетались с сияющей красотой, порождавшей среди фотографов ожесточенное соревнование.
— Когда ты вернулся, пап-па?
— Только что. Поезд запоздал.
— Хороший обед?
— Прекрасный. Там был твой дядя Галахад.
— Он приедет на день рождения.
— Да, он говорил. И Фредди приедет.
Вероника Уэдж не проявила особых чувств. Если разрыв с кузеном и его женитьба причинили ей муки, они, несомненно, прошли.
— С другом. Такой Типтон Плимсол.
— Вот как!
— Ты его видела?
— Да, нам с мамой его показали. В ресторане. Он очень богатый. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж?
— Господи, — сказал полковник, — откуда ты взяла! Ей и в голову не приходило.
Вероника немного подумала. Это бывало редко, давалось нелегко, но сейчас пришлось.
— Я не против, — сказала она. — Он ничего.
Джульетта, по всей вероятности, говорила иначе о Ромео, но полковнику эти слова усладили слух. Радостно чмокнув дочь, он пошел к двери, но вспомнил, что это не все.
— Да, кстати, — сказал он, — тебя не называли кроликом чьей-нибудь мечты?
— Нет, пап-па.
— Как бы ты к этому отнеслась? Теперь друг друга называют чем угодно, но это ведь слишком, да?
— Конечно, пап-па.
— Ха! — сказал полковник. Вернувшись в синюю спальню, он позвал:
— Старушка!
— Ой, Эгберт, я сплю!
— Прости. Я думал, тебе важно, что мы с Вероникой поговорили. Она заинтересовалась. Кажется, она была с тобой, когда ты его видела. Он ей скорее нравится. Да, кстати. «Кролик мечты» — это слишком. Даже для них. Ты бы сказала Доре, за Пруденс нужен глаз да глаз. Ну, спи. Я пойду загляну к Кларенсу.
Лорд Эмсворт не спал. Он читал в постели о свиньях, но, когда полковник вошел, он как раз отложил книгу, чтобы подумать о своей беде. Мало им Фредди, еще и какой-то пьяный тип. Тут дрогнет храбрейший из графов.
— А, Эгберт… — печально сказал он.
— Прости, я на минуту. Помнишь, я тебе говорил, что Фредди привезет Плимсола?
Лорд
— И пьяного типа?
— Плимсол и есть пьяный тип. Так вот, не говори при нем, что Вероника была обручена с Фредди. Ты запиши, забудешь.
— Конечно, конечно. Есть у тебя карандаш?
— Вот.
— Спасибо, спасибо, — сказал лорд Эмсворт, записывая что-то на обороте титульного листа. — Спокойной ночи. — И положил было карандаш в карман.
— Спокойной ночи, — ответил полковник, карандаш отнимая. Потом закрыл дверь, а бедный граф вернулся к невеселым мыслям.
Бландингский замок спал. Полковнику Уэджу снились богатые зятья. Леди Гермиона напоминала себе, засыпая, что утром надо будет позвонить сестре. Вероника смотрела в потолок, мягко улыбаясь. Она внезапно поняла, что Типтон Плимсол — именно тот человек, который подарит бриллианты, что там, просто ими осыплет. Лорд Эмсворт снова взял свою книгу и смотрел сквозь пенсне на такие слова: «Плимсол. Сказать, что Вероника была обручена с Фредди». Он не совсем понял, почему полковник сам этого не скажет, но давно перестал искать логику у тех, кто его окружал. Найдя сорок седьмую страницу, бедный граф перечитал золотые слова о болтанке из отрубей, и забыл обо всем.
Луна светила на башни и бойницы. Она еще не достигла полноты, но надеялась достигнуть завтра-послезавтра.
Глава 2
Стрелки тех лондонских часов, которые случайно не отстали от Гринвичской обсерватории, показывали девять двадцать, когда распахнулись узорные двери особняка на Гровнор-сквер, а оттуда вышли ровным строем старый спаниель, молодой спаниель, ирландский сеттер средних лет и девушка в синем. Перейдя дорогу, девушка отомкнула калитку огороженного садика, и ее питомцы кинулись к траве — сперва молодой спаниель, потом старый, потом сеттер, которого отвлек по дороге интересный запах.
Никто не определил, какие свойства дают девушкам право называться кроликом чьей-то мечты, но непредвзятый судья без колебаний причислил бы к достойным юную Пруденс, дочь леди Доры и покойного сэра Эверарда. Конечно, ее красота не валила с ног, фотографы не бегали за ней, как за ее кузиной Вероникой, но в своем роде — миниатюрном, беленьком, нежном — она вполне заслуживала таких слов.
Привлекательней же всего была в ней редкостная радость. Так и казалось, что она вот-вот взлетит. Глаза у нее сияли, ножки — приплясывали, и ко всему этому она пела, не так громко, чтобы побеспокоить соседей, но вполне достаточно, чтобы молодой человек, появившийся рядом с нею, сурово ткнул ее в спину зонтиком.
— Уймись, юная Пру, — сказал он. — Нашла время! Часы, как мы говорили, показывали девять двадцать, и тем не менее то был Фредерик, младший сын лорда Эмсворта. Да, он уже встал и вышел, все ради своей фирмы. Верный корму Доналдсона, он хотел потолковать о делах со своей тетей Дорой.
Конечно, победа над ней не так уж важна, флаг над Лонг-Айлендом не поднимут, но все же хозяйку двух спаниелей, одного сеттера со счета не спишешь. Прикинем так: двадцать галет в день на спаниеля, немного больше — на сеттера, сколько же это в год? Мастер своего дела не упустит и такой малости.