Том 6. Пьесы, очерки, статьи
Шрифт:
Подошва Машука. Старый дуб. Вдали густой кустарник. Над Машуком висит тяжелая грозовая туча. От тучи дует ветром. Зарницы. Медленный, все нарастающий гром.
Лермонтов стоит в расстегнутом сюртуке на поросшей травой дороге. Рядом с ним Столыпин заряжает пистолеты. Второй секундант – белобрысый офицер, почти мальчик – Глебов ест из фуражки спелые вишни.
Поодаль стоит Мартынов. Он снял черкеску, но снова надел пояс с двумя большими кинжалами. Около Мартынова – Васильчиков.
Лермонтов (протягивает
Столыпин. Пистолеты готовы. Миша, я очень прошу тебя – прикрой локтем сердце.
Лермонтов. Ну, глупости. Успеем ли мы до дождя?
Подходит Васильчиков. Он заметно нервничает.
Васильчиков. Ну что ж? Начинаем?
Глебов. Кончайте, ей-богу. Ужин стынет.
Столыпин (тихо Васильчикову). Где же доктор? Ведь ты обещал, Васильчиков.
Васильчиков (смущенно). Да знаешь, они такие трусы, эти господа, – ни один не согласился ехать.
Столыпин (пристально смотрит на Васильчикова, потом коротко, гневно говорит). Считай шаги!
Васильчиков – высокий и длинноногий – кладет на дорогу белую военную фуражку Глебова и отмеривает от нее небольшие шаги. После десятого шага кладет на дорогу вторую военную фуражку – Лермонтова.
Васильчиков. Здесь барьер!
Столыпин подает Лермонтову пистолет.
Лермонтов (Столыпину). С Мартыновым бесполезно стреляться. Попадешь в лоб – пуля отскочит. Попадешь ниже – там броня из кинжалов.
Васильчиков (подает пистолет Мартынову, кричит). Сходитесь!
Лермонтов стоит на месте. Мартынов начинает медленно идти на Лермонтова.
Столыпин (кричит). Погодите! В последний раз предлагаю вам помириться и разойтись, господа. Лермонтов. Я готов.
Мартынов (продолжает идти к фуражке, лежащей на дороге). Поздно!
Лермонтов стоит неподвижно. Быстро темнеет, начинается дождь. Молния. Мартынов подымает пистолет, целится и все так же медленно идет прямо на Лермонтова.
Столыпин (Васильчикову). Что это значит, Васильчиков?
Васильчиков пожимает плечами. Мартынов доходит до барьера, продолжая целиться. Делает шаг за барьер. Лермонтов, который сначала с легкой усмешкой следил за Мартыновым, меняется в лице. Усмешка исчезает с его губ. Он смотрит на Мартынова напряженно и вопросительно. Потом быстро закрывает локтем сердце.
(Кричит Мартынову.) Что вы делаете?! Стреляйте или я вас разведу!
Удар грома и выстрел
Миша, очнись!
В темноте трусливо и стремительно пробегают Мартынов, Васильчиков и Глебов.
Крик Столыпина. Миша, милый! Очнись! Миша! (Кладет себе на колени безжизненную голову Лермонтова, отбрасывает волосы с его лба и рыдает.)
Гром. Ливень усиливается.
Занавес.
Комната Лермонтова в доме у бабушки Арсеньевой в Петербурге. Осень. За окнами низкие рваные тучи, буря, ненастье. Арсеньева сидит в кресле, прижав платок к глазам. Входит Дашенька. Она в черном платье.
Дашенька. Графиня Мусина-Пушкина. Арсеньева (шепотом). Проси!
Далекий пушечный удар.
Дашенька. С ночи крепость стреляет. Как бы не было наводнения, матушка-барыня.
Арсеньева (повторяет шепотом). Проси!
Дашенька пропускает в комнату Мусину-Пушкину. Mусина-Пушкина в глубоком трауре, и от этого лицо ее кажется очень бледным. В руках у Мусиной-Пушкиной журнал. Арсеньева, не отнимая платка от глаз, протягивает ей руку-Мусина-Пушкина целует руку Арсеньевой и прижимается лбом к плечу старухи.
Ну что вы, что, милая моя?
Мусина-Пушкина (глухо). Нет, ничего… (Выпрямляется.) На улице буря, дождь, Нева уже поднялась вровень с мостовыми. (Замолкает.) Ничего… Я принесла вам статью знаменитого нашего критика Белинского о Михаиле Юрьевиче. Быть может, она послужит вам хотя бы слабым утешением.
Арсеньева. Где мои очки? (Отнимает от глаз платок.) Что-то в глазах у меня темная вода. Нынче с утра я уже ничего не вижу. (Шарит рукой по столику около кресла, опрокидывает стакан с водой и флаконы и растерянно бормочет.) Что-то я ничего не вижу, родная моя?.. Жжение в глазах страшное. Неужто я слепну?
Мусина-Пушкина. Что вы, Елизавета Алексеевна! (Наклоняется, заглядывает в глаза Арсеньевой, вскрикивает и отшатывается.)
Арсеньева (испуганно). Что? Что?..
Мусина-Пушкина. (становится на колени около кресла, сжимает ладонями лицо Арсеньевой и с отчаянием смотрит в ее глаза). Вы себе слезами сожгли глаза, Елизавета Алексеевна. Что же это, господи!
Арсеньева (шарит по столу рукой). Не нужны мне глаза… Убили Мишеньку, и не на кого мне глядеть. Никто мне теперь не надобен. Прочтите мне, прочтите, что о Мишеньке пишут.