Том 6. Пьесы, очерки, статьи
Шрифт:
Лермонтов. Святые слова. Вот поэтому я и решил выйти в отставку.
Соллогуб. Зачем? Можно осуществить эту свободу иными путями.
Лермонтов. Какими?
Соллогуб. Необходимо возродить благородное ремесло менестрелей. Близость ко двору, Михаил Юрьевич, развяжет вам руки. Под высоким покровительством великой княгини ваша поэзия расцветет необычайно.
Лермонтов. Так вот о какой свободе поэта вы говорили!
Соллогуб. Да. Таково не
Лермонтов (соскакивает с подоконника). Но и великой княгини?
Столыпин. Миша!
Лермонтов подходит почти вплотную к Соллогубу, лицо Лермонтова искажено гневом, в руках у него – сабля. Растерявшийся Соллогуб встает.
Лермонтов. Неужто вы забыли, что это как будто бы я написал слова о палачах «свободы, гения и славы»?!
Столыпин. Миша!
Лермонтов (смеется). Не пугайтесь, граф. Извините меня. Спасибо за откровенность и доверие. Где и когда я буду иметь счастье быть представленным великой княгине?
Соллогуб (улыбается). Вы – великий актер. Вы чудно разыграли негодование. Я знал, что соображения поэзии возьмут верх над тем демоном бунта, который, не скрою, часто вселяется в вас, Михаил Юрьевич.
Лермонтов (нетерпеливо). Когда же я буду иметь возможность увидеть великую княгиню? Я сам передам ей ответ.
Соллогуб. Ее высочество будет на ближайшем маскараде в благородном собрании.
Лермонтов кланяется.
А теперь разрешите мне уйти. У меня встреча с Мятлевым. Он будет читать мне свои последние фарсы.
Соллогуб кланяется, идет к двери. Лермонтов не двигается. Столыпин, взглянув на Лермонтова, провожает Соллогуба до дверей. Как только дверь за Соллогубом закрывается, Лермонтов яростно швыряет шашку вслед Соллогубу.
Лермонтов. Подлецы!
Столыпин. Миша, опомнись!
Лермонтов (в ярости). Много, неужели все, что я до сих пор написал об этих подонках, было так беззубо, что они осмеливаются приходить ко мне с такими предложениями? Неужели в том, что я писал, была розовая жижа, а не кровь? Неужели не я написал, что они, они (кричит) не смоют своей черной кровью праведную кровь Пушкина! Скажи, Монго! Или это насмешка надо мной и оскорбление?
Столыпин. Миша, он говорил искренне.
Лермонтов. Неправда!
Дверь отворяется. Входит бабушка.
Бабушка. Мишенька, чего это ты раскричался? Двое вас, а подняли такой шум, что я думала – невесть что у вас стряслось. Что с тобой, Мишенька?
Лермонтов (бросается
Бабушка (гладит Лермонтова по голове). Да что ты, Мишенька, Христос с тобой. Встань с колен сейчас же. (Пытается поднять Лермонтова.)
Лермонтов (встает). Я не могу больше служить в армии. Сделайте для меня это последнее доброе дело.
Бабушка (садится в кресло, голова ее дрожит). Опомнись, Мишенька. Ты принят в лучших домах, по службе тебя не стесняют, – рано тебе еще в отставку. (Столыпину.) Алеша, что с ним?
Столыпин. Он прав, Елизавета Алексеевна. В ваших силах избавить его от мундира.
Лермонтов. Я прошу немногого. Хотя бы краешек свободы.
Бабушка. Да что ты будешь делать в отставке? Зачем тебе эта свобода? Неужто тебя уж так утесняют?
Лермонтов. Я уеду в Тарханы. Помните, бабушка, какие там осенью дни… Помнишь, Монго, как туманы стелятся над прудом и желтые листья шумят на ветру.
Бабушка. Да что тебе в Тарханах-то делать при твоей молодости? Губить ее, что ли?
Лермонтов. Работать!
Бабушка. Не пойму я тебя, Мишенька. Стихи писать всюду можно. Да как у меня язык повернется просить об отставке, когда недавно только государь оказал тебе высокую милость: перевел тебя из корнетов в поручики.
Лермонтов. А скольких он перевел в мертвецы! Ну что ж, воля ваша. Но ежели вы не хотите хлопотать об отставке, то я буду просить, чтобы меня тотчас перевели на Кавказ.
Бабушка. Опять под черкесские пули. (Плачет.) Мишенька, друг мой, одно ты у меня утешение в жизни. Смирись. Умру я скоро, смерть уже стучится в окошко… неужто ты не дашь мне покойно закрыть глаза. (Привлекает Лермонтова к себе, гладит и перебирает его волосы.)
Столыпин осторожно поднимает шашку, кладет ее на диван и незаметно выходит.
Я старуха беспонятная, что скрывать. Стихи твои чудные, но разве это занятие для дворянина? Не соображаю я этого. Не гневайся на меня, Мишенька. Уж позволь мне любить тебя, старой дуре, попросту, без затей.
Стук в дверь. Лермонтов встает.
Кто там?
Голос за дверью. Елизавета Алексеевна, портной пришел.
Бабушка. Это я, Мишенька, решила сделать тебе сюрприз, заказала новый лейб-гусарский мундир. Покажи его, Дашенька.