Том 6. Последние дни императорской власти. Статьи
Шрифт:
Мейснер вдруг родит свой отклик действительно на все и отмечает каждый свой поступок и каждое движение своей души; например: увидит льва в Зоологическом саду, сейчас же обращается к нему в обычном для себя несколько приподнятом задумчивом и философическом тоне:
Печальный, Вы лежите у решетки, Мой густогривый друг, пустыни вольный царь. У Вас глаза величественно кротки.Наступает Фомина неделя, Мейснер опять:
Мне дорога неделя недоверья, Когда встает скептический Фома. Люблю того, кто опускает перья ПредУ Мейснера украли кошелек — он пишет:
В чаду столичного дурмана Бродил я грустно-одинок — И незаметно из кармана Исчез мой плотный кошелек.В другой раз у него украли бумажник:
Жаль тебя мне, пасынок для света, В скользкий путь плывущий без руля!.. Вынул ты бумажник у поэта; Не нашел в нем даже и рубля.Зажглись звезды — Мейснер пишет:
В стемневшем горном изумруде Зажглись огни… Торжествен миг. Я вдруг сказал: «Как жалки люди!» Сказала ты: «Как мир велик!»К катающейся на коньках «молодой пани» поэт относится совершенно так, как капитан Лебядкин:
На коньках, в легкой плюшевой шубке, Вижу грацию запада вновь.Лебядкин писал:
И порхает звезда на коне В хороводе других амазонок.Вот Мейснеру не удалось писать стихи:
В вечерний час мой стих мгновенный Едва лишь вспыхнут сквозь туман, Забыв глагол его священный, Я вдруг пошел в кафе-шантан.Вот Мейснер философствует:
Летит, летит времен немолкнущий каскад… Как уловить волны его движенье?! Разбейте порцию еще на шестьдесят.Или:
Отстанешь — будешь одиноким, Опередишь — опять один.Или:
Не верю я иль верю? Иль в сомненьи? Как дать отчет холодному уму?Или:
Среди безликого тумана Иду вперед не первый век. Еще я — богообезьяна, Еще не богочеловек.Или:
Страдание — одних приводит к богу, Других ведет предательски в вертеп.Все цитированное выбрано из невообразимого количества стихотворений; там есть много еще в таком же роде: описано, как лошадей гонят на бойню и лошади это предчувствуют; как происходит самосуд, как везут спекулянта, есть размышления о дороговизне, о падении самодержавия, предложение переименовать шефские полки, приветствие самоопределяющимся окраинам, соображения о Брестском мире, о первомайском празднике, о бабочке, взлетевшей в окно, и пр. Многое совсем не бесталанно, но это — не поэзия, а так — русское, бытовое.
О Мейснере можно еще раз повторить, что он — один из пращуров Игоря Северянина, но я бы не стал издавать ни малоизвестного пращура, ни славного внука, тем более что шесть книг стихов Мейснера уже изданы. Мейснер — не поэт, а бытовое явление.
В.
Стихи. П., 1919 (на машине)
Того же автора есть:
1) Янтари, сборник стихов с 12 иллюстрациями художника В. Праведникова. П., 1916,
Седые города. Стихи. П., 1917.
В стихах Святловского нет оригинальности, нет и свежести; они детски-беспомощны; много знанья внешнего, никакого опыта внутреннего: оттого — разнообразные на первый взгляд по размеру, они очень бедны ритмически. Все полно метафор, большей частью совершенно банальных: «слово — пламень, слово — лед», «пробить ступени по террасам творчества»; «острота отравы»; недопустимые неумелости: «осыпались листы, увяли мои розы»; недопустимые шаблоны: «грёзовый туман»; старомодное декадентство («пес дерзанья», «безбрежности нерадостный чертог») рядом с детскими перепевами Пушкина. Перечисляя все, что он любит в городе, Святловский в заключение аккуратно говорит: «И наконецлюблю я…» Кому придет в голову назвать церковный благовест — исканием!Одно из двух: или об этом нужно долго и натруженно думать, или — быть русским интеллигентом. Стихи Святловского — это и есть стихи русского интеллигента, то есть нечто во многих отношениях милое в домашнем обиходе (как, например, самые корявые стихи о звездах), но возмутительное, нестерпимое, если увидишь это в печати.
Всеволод Полянский. Стихи для журнала
Некоторое удовлетворение — в старинности и влиянии хороших образцов (Фет). Но: банальности: «тонкий яд волшебных грез», «в солнечном детстве затерянной сказки», «роса хрустальных слез», «счастье золотое». Большие буквы сплошь (в нескольких стихотворениях): «Голоса Молчания», «Родина», «Мир», «Таинство» и т. д.
16 марта 1919
О Дмитрии Семеновском
Прочтя сначала подряд тетрадь «Заревые знамена», я не пленился ни одним стихотворением в целом. Русь, революция, природа,против войны, против жестокости, немножко рабочего быта и переводы. Можно различить разные веянья, которыми окружен автор, — племенные веянья (общерусские напевы, образы) и литературные.
В родовом, русском — Семеновский роднится иногда с Клюевым, не подражая ему, но черпая из одной с ним стихии; это как раз то, что мне чуждо в обоих, что приходится признать, с чем нельзя не считаться, но с чем, по-моему, жить невозможно: тяжелый русский дух, нечем дышать и нельзя лететь. Особенно роднят Семеновского с Клюевым такие образы:
Телега — ржаная краюха — Увязла в медовый раствор.Медовым раствором назван навоз — это совсем уже плохо, даже независимо от сущности. А сущность — липкое, парное, ржавое. Можно погрузиться в этот мир, как во всякий настоящий и непридуманный мир, и поверить, что «двор — уж не двор, а дворец», потому что там — «сокровища кала», но тут скоро задохнешься. В этом мире нет места для страсти — она скоро превращается в чувственность, и веянием этой обезличивающей чувственности уже проникнуты порою «природные» стихи Семеновского: страсть уже обескрылена там, где начинаются сравнения (эти «опоясанные тучки», эти «сироты-овины», «мохнатые снопы») [22] , где начинают играть большую роль запахи, где постоянно близка ржавая болотная вода.
22
Особенно рискованны такие образы (их много), как «мохнатый сноп»: казалось бы, это очень хорошо — ярко и сочно; но эпитет «мохнатый» прилагается к животному, и в этой помеси растительного с животным начинает роиться чувственное, похотливенькое, мужичье. Сродни этому — «парная весна» (не помню, есть ли у Семеновского).