Том 6. Статьи и рецензии. Далекие и близкие
Шрифт:
Разнообразны, разнолики стихи этих шестнадцати поэтов. Одни из них не только искусны в стихосложении, но почти могут быть названы виртуозами своего дела; другие едва умеют выразить свою мысль в стихотворных строчках, затруднены и стеснены размером и рифмою, как девочка-подросток длинным платьем; иные скромны и робки; другие развязны, а некоторые даже наглы (это, впрочем, можно сказать только о поэтах из сборника «Садок судей»); одни — исключительно лирики и ничего за пределами личных переживаний не видят; другие пробуют свои силы на сюжетах эпических или даже ставят себе грандиозные задачи изобразить «гибель культуры»; но есть одна черта, которая объединяет всех, черта вместе с тем глубоко характерная для всего нашего времени. Я говорю о поразительной,
И, вероятно, чтобы точнее определить местоположение этой счастливой страны, в другом стихотворении сообщает:
Одна из рек Судьбы Всемирной, Моя река всегда течет От бездны низкой и кумирной В Долину Необманных Вод.(Ф. Ладо-Светогорский)
Другому мечтается:
Мир странный, где цвели лишь Кровавые цветы…(Н. Брандт)
Третий определенно противополагает себя — жизни:
Грохочет жизнь: — В туман курений Моя душа погружена.(С. Алякринский)
Четвертый, хотя и говоря от лица женщины, сознается:
Между мной и яркою землею Протянулась тонкая стена.(Дм. Рем)
Пятый жаждет —
Видеть то, чего другие Не умеют увидать.(Е. Курлов)
Шестой это именно и видит, — видит, как
плавают На кораблях мечты Неземные души.(«Садок судей»)
Седьмой уверяет, что в жизни он —
по ошибке режиссера На пять столетий опоздал.(И. Оренбург)
Восьмой все свои стихи слагает таким образом, словно бы он был не нашим современником, а жил во дни Горация и Овидия (Модест Гофман). Девятого и десятого увлекают образы древнерусских сказаний: они слагают песни Ладе, Бове, Купале, о леших, о русалках (С. Клычков, гр. А. Н. Толстой) и т. д., и т. д.
Живя постоянно мечтой в таких фантастических мирах, эти поэты любят и самих себя воображать какими-то фантастическими героями. Тот, который считает себя опоздавшим родиться на пять столетий, уверен, что у него душа рыцаря, что его настоящее дело — это
Свой меч рукою осенить, Умчаться с верными слугами На швабов ужас наводить, А после с строгим капелланом Благодарить святую мать…(И. Эренбург)
Другой с удовольствием изображает себя странствующим рыцарем:
Я — верный рыцарь круглого стола.(А. Сидоров)
Третий считает себя магом:
Брожу(С. Алякринский)
Еще один, прикрываясь образом кузнеца, восклицает:
Я скоро кончу труд тяжелый, Скую последнее кольцо, И встану, гордый и веселый, Перед всемирное лицо!(С. Алякринский)
Более смелый, не прикрывая лица никакой маской, заявляет решительно:
Я! Я один! Только я! Все остальное ничтожно. Я ненавижу людей. Я божества презираю.(Е. Курлов)
Находится и такой, который весь свой сборник так и озаглавливает: «Я» (Э. Штейн). Всем кажется, что они какие-то особые, изумительные и великие, но в то же время все они чуть не на одно лицо, и часто трудно угадать по сборнику стихов, кто его автор — русский? немец? гимназист? помещик? военный?
Один из них верно выразил credo всех в стихотворении, прославляющем мечту:
Жить мечтою и жить для мечты! Если это тебе не понятно, Так погибнешь ты весь безвозвратно В жалком мире слепой суеты…(Е. Курлов)
Если под «слепой суетой» понимать всю вообще жизнь, от явлений нашей повседневности до событий мировой истории, а под «мечтою» неизменные образы «ангелов», «лилий», «роз», «стрел», «волн», «луны», «звезд», всего того, что издавна почитается «поэтическим», то, действительно, наши поэты «живут мечтой». Их воображение заполонено этими шаблонами, и они уверены, что делают реальность прекраснее только потому, что женщин сравнивают с ангелами, душу — с кипарисом, звезды — с лампадами, вечернюю темноту — с черным морем и т. п. Свою милую они представляют непременно
В гирлянде светлых небесных лилий.(К. Шрейбер)
Изображая вечер, они призывают на помощь ангела:
Лучистый молится ангел белый В печалях сосен.(К. Шрейбер)
Кинул месяц первый луч свой длинный. Ангел взоры опустил святые.(М. Цветаева)
Яркий день заставляет их прибегнуть, — много после Андрея Белого, — к образу «кубка»:
Над миром бедным искрились кубки.(К. Шрейбер)
Последний солнечный бокал В лазури звонко опрокинут.(С. Алякринский)
И все живут уверенностью, по крайней мере в стихах, что
Мы овладеем Волшебным рулем…(Е. Курлов)
Поэзия сильна гармоническим слиянием образов действительности с образами фантазии, сочетанием наблюдения и мечты. Искусство не только начинается с подражания природе, но и опирается на него, как на единственную твердую почву, которую оно может обрести. Самая смелая фантазия может только комбинировать данные опыта. Как только искусство отрывается от действительности, его создания лишаются плоти и крови, блекнут и умирают. Истинная дорога искусства лежит между мертвым воспроизведением действительности и столь же мертвой отрешенностью от жизни.