Том 6. Третий лишний

Конецкий Виктор Викторович

— О чем вы думали, когда я позвонила? — спросила Соня.

— Мне надо написать словами портрет Белой ночи, а она скользит. Наверное, вообще нельзя написать то, что не отбрасывает тени.

— Неужели вы еще не заметили, что я тоже не отбрасываю?

— Когда лампы светят с разных сторон, сразу не разберешь.

— Дядя Гена, вы верите в предчувствия? Ой, сколько окурков! Курить вредно, но если вам нравится это, то курите на здоровье. Я вам писала, что часто хожу на дневные сеансы в кино? Благо у нас рядом кинотеатр «Бирюсинка».

Я люблю детские фильмы. Это все потому, что я, наверное, ведьма. И в ступе летать научилась, — она встала, прошлась по комнате и мельком взглянула на будильник, который стоял на шкафу. — Но мои суеверия не опасны для общества. И дедушка и папа много рассказывали про вас. И вы стали мне сниться. Вот я и прилетела.

— Зачем же вы смотрите на часы?

— А я и не смотрю, — сказала она с ненужной и мимолетной лживостью. — Хотите, остановлю все часы? Сколько у вас часов?

— Будильник на шкафу и ручные. Ручные я не ношу, и они всегда сами стоят.

— Эй, часы на шкафу! — приказным и капризным тоном сказала она. — Становитесь на нуль!

Минутная стрелка будильника, у которого давно испорчен звонок, помчалась по кругу, как самолетный пропеллер. Потом свет в квартире вдруг погас и из передней в темноте к нам медленно поплыл голубой мерцающий огонек.

В его свете я увидел, как Соня села на пол, закрыла лицо руками и горько заплакала.

— Я боюсь, боюсь, — сквозь слезы и сквозь ладошки, которыми она закрывала лицо, говорила Соня. — Вдруг в глаз ударит? Никакая я не ведьма. Ждать каждую минуту, что она прилетит и ударит, — вот самое ужасное! Все время думать: не случится ли еще чего-нибудь? И как? И ждать — где, когда? Мне приходится носить галоши, а их теперь никто не носит!

Голубой огонек сделал круг по комнате, исчез в дверях, и сразу зажегся свет.

— Ладно. Делать нечего. Вот дурочка, все часы испортила. Сколько же теперь времени? — спросила Соня, вытирая слезы кулачком.

— Не знаю. Телевизор уже кончился.

— Он просто перегорел… Ладно. Вот и все дела. Мне пора.

— О! Не уходите! — взмолился я. — Мама сразу начнет опять говорить. Сколько можно одно и то же? «…умер старший астроном Берг, старший астроном Елистратов с женой, астроном Домбик…» Я никого из них не помню, а она все повторяет и повторяет!

— Вы знаете, как убило папу? — спросила Соня, вытирая слезы.

— Я думал, он сам умер.

— Ему прямо в сердце попал метеорит. И все дела. Дик, дай сумочку! Я имела горькую сладость проститься с папой в крематории, — так говорит моя ученая мама.

Дик взял сумочку со стула и принес ее. Соня достала футлярчик из-под пробных духов и вынула маленький метеорит.

Я взял его. Он был очень тяжелый, с острыми краями — похож на осколок зенитного снаряда. И чудесно пах духами.

— Прямо в сердце, — сказала она и обтянула юбочку на коленках. — У вас холодно, дядя Гена. Дует по полу. Наверное, не заклеены окна.

Это опасно. И я не люблю, когда так смотрят на мои коленки.

— Замечательная смерть: его зарыли в Млечный Путь, — утешительно сказал я и протянул к ней руку. — Вставайте, наконец! Право, и я не отказался бы получить осколок Вселенной прямо в сердце и чтобы мне в изголовье поставили ночную звезду. Можно я поглажу ваши волосы?

— Не прикасайтесь! — воскликнула она, отшатнувшись. — Я заряжена сильным электромагнитным полем, дядя Гена.

— Черт знает что! Неужели нет никакого средства?

— На всем свете есть лишь одно еще существо, заряженное электричеством. Это мистер Рой Сэлливан. У нас с ним разные знаки зарядов, и мы могли бы составить прекрасную пару, но он живет в Америке и ему уже за семьдесят, дядя Гена.

— Бедная крошка! Что за напасть легла на ваше семейство?!

— Никто пока не способен объяснить это редкое явление, — сказала девушка. — Включите горячую воду на кухне. Я люблю мыть посуду и вешать занавески, потому что я наполовину армянка.

— Этак, Сонечка, вы застрянете там до утра. Я две недели ничего не мыл. К раковине не подойдешь.

— Ничего. Нам помогут звери. Дик, перестань трепать сумочку! Мистера Роя первый раз ударило седьмого августа шестьдесят третьего года. Он вел автомобиль. Молния из низкого, совсем маленького облачка. Попала в голову и прожгла шапку. Все волосы сгорели! Мужчинам это ничего, лысые тоже бывают симпатичные. А мне как? Ладно, пойду помою посуду, раковину и плиту. Плита тоже грязная?

— Наверное.

— Не люблю мыть плиту. Но иначе мне будет не успокоиться. Не шипи так! — цыкнула она на черного кота. — Прямо гремучая змея, а не кот. Пошли все со мной! Там есть передник?

Ей, конечно, скучно со мной, подумалось мне, а попросить ее отправить всех кошек вместе с Диком и остаться со мной я не решусь. Даже если она и согласится остаться, то из страха перед молниями, ночью, морозом и метелью. Метет метель, и вся земля в ознобе. И я не имею права использовать страх молоденькой прелестной девушки. И ни одной чистой простыни нет. Стыд и срам. Докатился. Да мне и не надо от нее ничего. Только бы она не уходила. Пускай ночуют все вместе — и она, и Дик, и кошки. А потом проснемся все вместе — и она, и Дик, и кошки. И я схожу и принесу им молока, и будем пить кофе.

— Я знаю, о чем вы думаете, дядя Гена, — сказала Соня.

— Если знаете, то залезайте в щель между мной и стенкой на диван.

— Вам это очень нужно?

— Наверное.

— А если я — нет?

— Буду допивать остатки. До утра хватит. И думать, как написать портрет Белой ночи. Нужен прототип. И для лета, и для ночи, и для смерти — видели когда-нибудь, чтобы смерть изображали в образе мужчины с косой? И для мудрости, и для любви всегда находилась модель среди живых женщин. Только для Белой ночи не найти.