Том 6. Заклинательница змей
Шрифт:
Он говорил:
— Мария Константиновна, поверьте, что я очень хорошо понимаю, что вы желали бы знать мое звание и социальное положение. Если же я всего этого вам теперь не открываю, то на это есть весьма серьезные причины. На мне лежит зарок, наложенный на меня людскими предубеждениями, и открыться вам я никак не могу, во избежание неприятных последствий.
— Какие глупости! — опять повторила Машенька.
— Нет, Мария Константиновна, — возразил он, — вы так не говорите. Что причины могут быть очень серьёзные для того, чтобы не открыть до поры
— То-то мы с вами, — сказала Машенька, — очень похожи на Лоэнгрина и на Эльзу!
Насмешливый тон Машенькиных слов не смутил ее спутника. Он говорил:
— Вы, Мария Константиновна, несравненно прекраснее и лучше госпожи Эльзы, и потому, если я не дерзаю равнять себя с Лоэнгрином, то все-таки, взятые вместе, мы это сравнение выдержать можем. Правда, рыцари в латах в наше время повывелись, но рыцарские чувства остались, любовь в сердцах чувствующих людей горит не менее ярко, чем прежде, и окружающая нас жизнь только так кажется, что она бесцветная и скучная, а на самом деле она содержит в себе не меньше тайн, чем во времена давно прошедшие, когда рыцарь Лоэнгрин подъезжал к принцессе Эльзе на среброкрылом лебеде.
— Ах, Лоэнгрин! — сказала Машенька, улыбаясь не то насмешливо, не то чувствительно.
Ее спутник смотрел на нее и ждал, что она скажет. Но Машенька молчала. Молча дошли они до ее дома. А у ворот Машенька остановилась, посмотрела на своего Лоэнгрина и сказала:
— Что же мне с вами делать, господин Лоэнгрин? Уж вы идите домой или по вашим делам таинственным, а к нам сейчас неудобно.
Лоэнгрин смотрел на Машеньку тревожно и радостно и с такою надеждою в глазах, что Машенька не могла не сказать:
— Ну, так и быть, приходите сегодня вечером в восемь часов. Я предупрежу маму. Хоть и знаю, что мне достанется от мамы, но, может быть, она согласится вас пустить.
Пришлось Машеньке предупредить мать и рассказать ей всю эту историю. Мать поворчала немного:
— Да как же это, Машенька! Да разве можно с улицы! Да кто его знает, что у него на душе! Может быть, жулик какой-нибудь.
Но потом решила:
— Ну да посмотрю, что за гусь.
Лоэнгрин пришел в назначенное время, принес коробку конфет, посидел часа полтора, пил чай, был почтителен с Машенькиной матерью, смешил гимназиста Сережу, забавлял Машеньку своими витиеватыми речами и ушел раньше, чем мог надоесть.
Мать спрашивала потом:
— Да кто же он такой?
Машенька говорила:
— Мамочка, да ведь я же вам все подробно рассказала. А больше ничего совсем и не знаю. Лоэнгрин,
— Пойдешь завтра в свою школу, — говорила мать, — посмотри в «Весь Петербург», какой-такой Склоняев. Так, по разговору, по манерам, как будто бы ничего себе, человек приличный. А ведь кто же его знает, в душу не залезешь. Надо все-таки узнать.
На другой день в своей школе Машенька посмотрела в «Весь Петербург», но фамилии Склоняева не нашла. И стала даже думать, что и нет такой фамилии на свете, что Лоэнгрин сам себе ее придумал.
А он повадился ходить. То букет цветов принесет, то коробку конфет. Зато на улицах уже не старался встретиться. Разве только случайно попадется.
Когда Лоэнгрин пришел второй раз, Машенька спросила:
— Отчего же вашей фамилии нет во «Всем Петербурге»?
Он не смутился ничуть, — и вообще Машеньку удивляло в нем то, что, несмотря на свой робкий вид, шмыгающие глаза и крадущуюся походку, этот странный человек всегда чувствовал себя очень спокойно и смущался редко. Он сказал:
— Так как я еще только недавно приехал в здешнюю столицу, то моя фамилия и не попала в «Весь Петербург». Я так полагаю, что в будущем году запишут и напечатают.
Говоря это, он усмехался, и Машенька думала, что он говорит неправду.
Машенька спросила:
— А где же вы живете? И чем вы занимаетесь? Служите где-нибудь?
Лоэнгрин отвечал:
— Извините, Мария Константиновна, никак не могу сказать вам ни моего адреса, ни моей профессии.
— Да почему же? — в недоумении спрашивала Машенька.
Он отвечал:
— Как я уже вам имел честь объяснить, Мария Константиновна, имею важные причины держать все это в строгом секрете.
Машенька призадумалась и сказала:
— Послушайте, да ведь это же очень странно. Сначала я думала, что вы просто шутите. А если вы серьезно, так это, право, странно как-то уж очень.
— Нисколько даже не шучу, — говорил он, — а между прочим, и то имею соображение, что, если вы меня полюбите, так меня самого, невзирая на то, кто бы я ни был и чем бы ни занимался.
— А если не полюблю? — с улыбкою спросила Машенька.
Он сказал:
— Тогда я скроюсь из поля вашего зрения, подобно Лоэнгрину, когда он уплывал в той ладье, которую увлекал вдоль по многоводному Рейну среброкрылый лебедь.
— Ах вы, Лоэнгрин! — смеясь, сказала Машенька.
Смеялась Машенька. Привыкла называть его Лоэнгрином. Так и все его стали звать.
Смеялась Машенька, а иногда задумывалась и мечтала. И все теснее в ее мечтах сливался оперно красивый образ рыцаря Лоэнгрина в блистающих доспехах, сладко поющего, делающего театрально красивые жесты, с образом этого невзрачного молодого человека, носящего котелок вместо шлема и крахмальную сорочку вместо лат, говорящего витиевато, сиповатым, но приятным ярославским говорком, и делающего такие забавно-торжественные жесты.