Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.

Твен Марк

— Да… нет, но… но…

— Что с вами, у вас такой вид, точно вы испугались чего-то! В чем дело?

— В чем? Да ни в чем… ни в чем. Я хотел только сказать… — Но волнение Трейси было столь велико, что он ничего не мог придумать. Тут ему пришла в голову счастливая мысль, вполне соответствующая случаю, и он вдохновенно воскликнул: — О, как вы прекрасны! У меня дух захватывает, глядя на вас!

Это была правильная мысль, своевременная, высказанная с достаточным пылом, и она не могла не быть вознаграждена.

— Обождите… О чем это я говорила?

Да, о том, что графский титул моего отца — чистая выдумка. Посмотрите на эти ужасы на стене; вы, конечно, полагаете, что это портреты его предков, графов Россморов. Ну, так ничего подобного. Это олеографии, изображающие известных американцев — наших современников, но с помощью подписей, сделанных отцом, им придана видимость тысячелетней давности. Вон там — Эндрью Джексон, который по мере сил и возможностей старается походить на покойного американского графа, а новое сокровище нашей коллекции должно изображать молодого англичанина, наследника графского титула, — я имею в виду вон того идиота, обтянутого крепом, — на самом же деле это сапожник, а никакой не лорд Беркли.

— Вы в этом уверены?

— Конечно уверена. Тот не мог так выглядеть.

— Почему?

— Потому что его поведение в последние минуты жизни, когда вокруг бушевал огонь, показывает, что это был настоящий человек… показывает, что это была возвышенная, благородная натура.

Трейси был глубоко тронут этими комплиментами, ему даже показалось, что прелестные губки девушки стали еще прелестней, произнося эти слова. И он сказал нежно:

— Как жаль, что он не может узнать, какую чудесную память оставило его поведение в душе восхитительнейшей и очаровательнейшей незнакомки в той стране, где…

— О, я почти влюбилась в него! Я думаю о нем каждый день. Он просто не выходит у меня из ума.

Трейси показалось это несколько излишним. Он почувствовал укол ревности.

— Вы, конечно, правильно делаете, что думаете о нем, — сказал он. — Во всяком случае, время от времени не мешает о нем думать… то есть, я хочу сказать, иногда… Иными словами… отдаленно восхищаться им. Но мне кажется, что…

— Ховард Трейси, неужели вы меня ревнуете к мертвецу?

Ему стало стыдно — и в то же время нисколько не стыдно. Он ревновал — и в то же время не ревновал.

Ведь в известном смысле этим мертвецом был он сам, и в таком случае все комплименты и похвалы, которыми осыпали покойника, шли в виде чистой прибыли к нему в карман. Но, с другой стороны, он же не был мертвецом, и, значит, все комплименты и похвалы, которыми осыпали покойника, не относились к нему и давали вполне достаточный повод для ревности. В результате между влюбленными произошла легкая размолвка. Но они быстро помирились и прониклись друг к другу еще большей любовью. Чтобы окончательно скрепить примирение, Салли объявила, что она изгоняет лорда Беркли из своих мыслей, и добавила:

— А для того чтобы он никогда впредь не стоял между нами, я приучу себя ненавидеть это имя и всех, кто его носит или когда-либо будет носить.

Это

нанесло новый удар по сердцу Трейси, и он уже хотел было просить Салли несколько смягчить свой приговор — ну хотя бы в общих чертах, для того чтобы добро не обратилось во зло, — но по здравом размышлении решил, что, пожалуй, лучше все оставить так, как есть, и не рисковать возможностью новой размолвки. Итак, он решил уйти от этой темы и поискать что-то менее щекотливое.

— Насколько я понимаю, вы теперь, должно быть, порицаете аристократию и знать, раз вы отказались от своего титула и графских привилегий своего отца?

— Настоящую? Господи, нет конечно. Но я навсегда разделалась с нашим мишурным титулом.

Этот ответ прозвучал очень кстати и пролил бальзам на больное место: он спас бедного неустойчивого молодого человека от необходимости снова менять свои политические взгляды. Он уже начал было колебаться, но эти слова пригвоздили его к месту и не дали ему вернуться в лоно демократии и снова отказаться от принадлежности к аристократии. Итак, он пошел домой, радуясь тому, что задал этот вопрос и получил на него столь благоприятный ответ. Значит, его любимая согласится принять вместе с ним такую малость, как титул настоящего графа, — она возражает лишь против фальшивых ценностей. Да, он сможет сохранить и девушку и графский титул, — это большая удача.

Салли отправилась спать, тоже чувствуя себя необычайно счастливой, и пребывала в этом счастливом, до одури счастливом состоянии около двух часов, — но тут, в ту самую минуту, когда она готова была погрузиться в благостное и дивное забытье, черный дьявол, который живет, скрывается, время от времени появляется и снова прячется в душах человеческих, который наблюдает за человеком и только и ждет, как бы устроить своему властелину какую-нибудь гадость, шепнул ей: «Этот вопрос выглядел вроде бы невинным, но что таилось под ним? Из каких тайных соображений он был задан? И почему был задан именно он?»

Черный дьявол нанес Салли удар в самое сердце и теперь мог отправиться на покой, что он и сделал, предоставив боли терзать его жертву. Что и произошло.

Зачем Ховарду Трейси было задавать этот вопрос? Если он хотел жениться на ней не из-за ее титула, чего же ради он задал этот вопрос? Разве он не обрадовался, когда она сказала, что ее возражения против аристократии носят несколько ограниченный характер? Нет, его, конечно, интересует графский титул, эта позолоченная мишура, а она, бедняжка, вовсе не нужна ему.

Так рассуждала сама с собой Салли, вся в слезах, терзаясь тоской. Затем она попыталась посмотреть на дело иначе, но у нее ничего не вышло, и она не сумела себя убедить. Весь остаток ночи она перебирала один за другим все доводы — «за» и «против» и наконец заснула только на заре, — вернее, не заснула, а погрузилась в лихорадочное забытье, когда человека словно поджаривают на адском пламени и он просыпается с испекшимся мозгом, без сил, точно весь вываренный.