Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
Вероятно, и в главе шестой поджидала приятная весть, но лорд Эмсворт не выдержал. Он спрыгнул с постели, чтобы немедленно позвонить врачу.
Отыскав вторую тапочку, он помедлил, припомнив, что путь к телефону лежит мимо комнаты леди Констанс. Представив себе, как сестра кидается на него, он ощутил то самое, что ощущают на Востоке, когда возвращается малярия.
Но то была минутная слабость. Подумав о предках-крестоносцах, особенно о сэре Фарамонде, отличившемся при Яффе, он спросил себя: «Неужели сэр Фарамонд испугался бы сестры?» Конечно, у него
Через две минуты он вышел навстречу судьбе.
Мы не побоимся сказать, что граф был смел и спокоен, но всякий, кто знает из Томаса Харди, что любой наш замысел легко и просто разрушает воля неведомого бога, предостерег бы его. «Осторожно, Эмсворт! — предупредил бы он. — Смотри под ноги!»
Именно этого граф сделать не мог, было слишком темно, да и никто не напомнил ему, что перед дверью сестры поджидает вполне солидный рок; так что, когда он с ним столкнулся, он резонно ощутил, что мир кончается отнюдь не всхлипом. [21]
21
… не всхлипом — Вудхауз имеет в виду заключительные строки из поэмы Томаса Элиота (1888–1965) «Полые люди».
Мы не уверены, что сэр Фарамонд сохранил бы спокойствие. Во всяком случае, его потомок просто оцепенел, чувствуя, как ни странно, что позвоночник вылезает из макушки. Суеверным он не был, но и ему показалось, что дело нечисто.
К тому же он удивился. Брат его, Галахад, советовал не опрокидывать ночью столы, но это был не стол, а скорее поднос, уставленный стеклом или фарфором. По-видимому, коридор устлали подносами.
Все объяснялось до нелепости просто. Леди Констанс иногда не спалось, и бостонский врач посоветовал ей выпивать в постели стакан подогретого молока, заедая его фруктами. Проделав это, она выставляла поднос с посудой за дверь, чтобы горничная убрала его. На него и наступил ее брат. Томас Харди, увидев в этом иронию рока, настрочил бы роман в двадцать тысяч слов.
Человек действия постарался бы скрыться, но лорд Эмсворт растерянно стоял, пока дверь не открылась и леди Констанс в розовом халате не появилась в ней, как на подмостках елизаветинской трагедии.
— Кларенс! — вскричала она.
То ли наследственность, то ли шок, превращающий кротких в буйных, побудили графа спросить:
— Почему тут какой-то поднос?
Леди Констанс трудно было напугать. Еще в школе она прославилась своими ответами.
— Неважно, — сказала она. — Почему ты здесь?
— Подносов понаставили!
— Ты знаешь, который час?
— Я мог поранить ногу!
— А мог и спать.
— Я спал.
— Зачем же ты вышел?
— Проснулся.
— Вот я почитал бы.
— Я читал. Ужасно интересная книга. Про свиней.
— Так читал бы, чем бродить в четыре часа!
Справедливый граф
— Мне надо позвонить. Банк…
— Что?!
— Ну, Банк…
Леди Констанс два раза глотнула, а заговорила — шепотом. При всей ее силе, она была потрясена.
— Тебе кажется, что банки открыты всю ночь?
— Это не банка. Это Банк, ветеринар. Надо ему сказать про новый витамин.
Леди Констанс снова глотнула. Заметив, что она слабеет, лорд Эмсворт встрепенулся.
— Наверное, сейчас очень поздно.
— Да…
— Он спит.
— Да…
— Может, подождать до утра?
— Да.
Лорд Эмсворт обдумал эту мысль.
— Ты права, — сказал он. — Он может расстроиться. Спасибо, Конни. Спокойной ночи. Ты ложись, поспи.
— Постараюсь.
— Прекрасно, — сказал граф. — Прекрасно, прекрасно, превосходно.
«О, мысли юности, — заметил Генри Водсворт Лонгфелло (1805–1882), — как вы мятежны!»; и точно то же самое мы скажем о мыслях среднего возраста. Леди Констанс легла, но не заснула. Мысли мятежно вертелись вокруг несчастного брата, явственно подошедшего к границе безумия.
Увидев его с налета после долгого общения со скучными, возможно — туповатыми, но совершенно разумными бизнесменами, она не только удивилась — она испугалась.
Да и какая сестра не испугалась бы? Муж ее, Джеймс Скунмейкер, употребил как-то выражение, очень подходящее к случаю: «У него шариков не хватает». Да, Кларенс приветлив, да, он послушен, добр, кроток — но где шарики?
Посудите сами. Бродит по ночам буквально каждую ночь. Говорит, что есть кошки, когда их нет. Говорит, что нет картины, когда она есть. Звонит под утро измученным ветеринарам, чтобы спросить про витамины для свиней. Вполне хватило бы для хорошей лечебницы, где он получил бы и умелый уход, и приятное общество.
Конечно, мистер Халлидей его лечит, но Аларих и Галахад зря на него так полагаются. Недавно, вот здесь, в коридоре, она его встретила, стала расспрашивать, и он очень туманно отвечал. Возможно, специалист и не ответил бы иначе профану; но она беспокоилась.
И потом, он так молод. Видимо, главное — в этом. Нет, леди Констанс не возражает, чтобы лакеи или полисмены были молодыми, но может ли не очень зрелый человек читать в глубинах сознания?
Именно с этой мыслью, мучительной, как зубная боль, леди Констанс и уснула.
Проснулась она тоже с ней, а завтрак растревожил еще больше. Судя по всему, новый врач не мог вернуть к нормальности ее брата Кларенса.
После завтрака она пошла к герцогу, чтобы выразить сочувствие, надеясь при этом, что болезнь не ухудшила и без того плохой характер. Гораздо меньшие причины приводили его в такое состояние, что так и казалось, будто перед тобой — что-то из Апокалипсиса.
К счастью, он был сравнительно тих — сидел в постели, читал газеты.
— А, это ты! — сказал он.