Том 7. Дядя Динамит и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина. Граф окликнул его:

— Мистер Роддис!

— А?

— Мистер Роддис?

— Да.

— Булстрод, — представился граф. — А это — зять моей сестры, Перси Френшем, сало и масло.

Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут прекрасно, выразил радость.

— Мы не встречались, — сказал граф, — хотя живу я неподалеку. Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.

— Кто же их впустил?

— Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый

посмотрел и если не взбеленился, то был к этому близок.

— Верно, — сказал он. — Сидят в гостиной, пьют мой чай.

— Так я и думал.

— Открыли варенье. Малиновое.

— Что ж, идите туда, а я позову констебля.

— Иду. Спасибо, мистер Булстрод.

— Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, — продолжал он в пути. — Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус! В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если «Лестер» еще существует, можно зайти… Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто же там вышибалой?

— Теперь, — сказал Трутень, — вы поймете, почему Мартышка дрожит, получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна. Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.

Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.1 по 31.XII. Но это — мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем — и что же?

Дядя Фред в весеннее время

Глава 1

Двери клуба распахнулись, и молодой человек в прекрасно сшитом костюме, спустившись по ступенькам, направился к западу. Прохожему показалось бы, что взгляд его напряжен и зорок, как у африканского охотника; показалось бы — и не зря. Мартышка Твистлтон шел к Хоресу Пендлбери-Давенпорту, чтобы занять двести фунтов.

Если вы идете к Хоресу от клуба «Трутни», вы спуститесь по Хэй-хилл, минуете Беркли-сквер, и по Маунт-стрит, а там — по Парк-лейн доберетесь до его дома. И впрямь, минут через десять Уэбстер, слуга Давенпорта, открывал Мартышке дверь.

— Пип-пип! — сказал гость. — Хозяин дома?

— Нет, сэр. На уроке танцев.

— Можно, я войду?

— Конечно, сэр. Пожалуйста, сюда. В гостиной небольшой беспорядок.

— Убираете?

— Нет, сэр. Герцог Данстаблский переломал мебель кочергой.

Мы не скажем, что гость удивился; мало того — мы не скажем, что он испугался. Странности дяди Алариха нередко служили темой дружеских бесед, тем более что у Мартышки был и свой дядя, тоже странный. Рассказы о герцоге он слушал примерно так, как слушал бы Ной жалобы на легкий дождик.

— Почему?

— Мне кажется, сэр, что герцога что-то огорчило.

Мартышка решил, что это вполне возможно, и пошел в небольшую комнатку, носившую громкое имя библиотеки, где стал

смотреть в окно, на Парк-лейн.

Веселого там было немного. Весна, как все английские весны, не могла по глупости выбрать между нежнейшим воздуха теплом, [26] любезным поэту, и вполне зимней прохладой. Только что все сверкало, теперь — почему-то мело, и Мартышка заскучал.

26

…нежнейшим воздуха теплом — слова из поэмы «Времена года» Джеймса Томсона (1700–1748).

Хорес собирался жениться на его сестре, но достаточно ли этого для двух сотен? Нет, недостаточно, думал он, отходя от окна и принимаясь шагать по комнате.

Если вы шагаете по так называемой библиотеке квартиры № 52, вы рано или поздно наткнетесь на письменный стол. Наткнувшись на него, Мартышка заметил кое-что интересное, а именно — кончик листка, торчащий из-под пресс-папье, а на нем — загадочную подпись: «Клод Плум (частный сыщик)».

Слова эти потрясли Мартышку так, словно он увидел на полу баронета с восточным кинжалом под лопаткой. Обычно он чужих писем не читал, но тут не устоял бы и рыцарь.

Прочитал он повесть, вернее — сагу о какой-то особе N. Автор, то есть частный сыщик, буквально не мог с ней расстаться.

Жила она за границей, ходила в казино, словом — была из тех, кто непрестанно ищет наслаждений. Она не помогала бедным и не размышляла о политике. Когда ей случалось презреть казино, она игр. в тенн. (11–17. 00), обед, с 3 др. (2 м., 1 ж.), езд. в Монтрёй с 1 м. или посещ рест, с 4 м., 4 ж., где задерж. до поздней ночи. Просто напрашивалось выражение «прожигает жизнь». Писал этот Плум хорошо, выразительно, но не совсем понятно, как Роберт Браунинг.

Мартышка стал читать в третий раз, когда во входной двери заворочался ключ, и он едва успел сунуть листок на место. Вошел высокий, но очень узкий человек. Вытянув Хореса в длину, о ширине природа забыла; и если бы его увидел Евклид, он бы шепнул приятелю: «Смотри осторожней, он обидится! Вот тебе моя прямая.»

Высоко вверху было и лицо, такое приветливое, что Мартышка решился.

— Ку-ку! — заметил он не без живости.

— Привет. Про дядю слышал?

— Да. Уэбстер полагает, что он расстроился. Так это?

— Так. Он едет в деревню, хотел взять Бакстера. Это его секретарь. А тот не может. Собирает материалы для Истории рода. Дядя на ней свихнулся. Кроме того, с Рикки что-то вышло. И здесь, у меня, суфле расползлось, как больной кисель. Когда мы пили кофе, дядя сказал, что поеду я, а я не могу. Ну, тут и началось.

— Почему ты не можешь?

— У меня уроки.

— Да, я как раз хотел спросить. Что это?

— Валерия требует, чтобы я научился танцевать. Она говорит, я как верблюд с мозолями.