Том 7. Эстетика, литературная критика
Шрифт:
Что касается мировоззрения Луначарского, то оно не существует в виде абстрактной системы взглядов, а целиком выражается в притче его жизни или, во всяком случае, неотделимо от нее. Вот почему трудно писать о нем, особенно в краткой статье. Наша задача не облегчается тем, что в данном случае речь идет только об эстетических взглядах Луначарского. По многим существенным причинам у Луначарского эстетика — это все. В ней он видел средоточие своего миросозерцания еще в давние времена, задолго до Октябрьской революции. Но эта эстетика не похожа на университетскую профессорскую науку. Скорее, перед нами глубоко прочувствованный революционный идеал.
Переходя к содержанию дела, мы прежде всего сталкиваемся с одним вопросом не
6
А. В. Луначарский, Воспоминания из революционного прошлого, изд. «Пролетарий», 1925, стр. 10.
Нужно ли говорить о том, что философия Авенариуса есть прикрытый биологической терминологией идеализм? Наши отечественные последователи этой философии старались соединить ее с марксистской социологией и политикой. Но внесение подобных идей в умы борцов революционного движения было реакционно, несмотря на самые лучшие цели таких людей, как Богданов, Базаров, Луначарский, Горький. Ленин объявил войну этому течению уже в статье «Марксизм и ревизионизм» (1908) и особенно в своей известной книге 1909 года, направленной против русских махистов.
Среди авторов, подвергнутых критике в книге Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», был и А. В. Луначарский. Между тем никто не может отрицать громадной силы, заложенной в его мировоззрении. И эту силу нельзя измерить какой-нибудь формальной, беспартийной мерой — талантом, эрудицией, разносторонностью, специальными достижениями в области истории искусства и литературы. Слишком очевидно, что живая сила его идей действует не в ущерб философии марксизма, а на пользу ей, что талант и другие общечеловеческие достоинства Луначарского являются у него горением личности, глубоко и нелицемерно связанной с коммунистическим делом.
Чтобы ослабить скрытое здесь противоречие, часто прибегают к условностям, то есть стараются исправить портрет Луначарского, не забывая при этом указать ему, как школьнику, на допущенные ошибки. Система школьных экзаменов для установления истинной ценности лиц, отнесенных историей к действующим лицам ее fabula scaenica, теперь несколько ослабела, но в более или менее смягченном виде она сохранилась до наших дней. По отношению к человеку, принадлежавшему к марксистской партии, эта система кажется даже естественной. Разве богостроительство Луначарского не было роковой ошибкой? Разумеется, было.
И все же, независимо от нашего желания, история марксизма — тоже история. Такие фигуры, как Лафарг, Меринг, Плеханов, Луначарский, выходят далеко за пределы всякой школьной мерки. Если хотите узнать, в чем они заблуждались, сделать это легко. Но большинство людей понимает, что с такой легкостью вопрос не решается. Если перед нами действительно выдающийся ученый-марксист, как же он мог совершить столь детские ошибки, понятные даже тем авторам, которые читают ему нотации? И почему эти авторы, зная марксизм гораздо лучше Луначарского, не пишут более интересно и умно, чем он? Талант, конечно, дело великое, но странно было бы думать, что
Словом, говоря о таких деятелях, как Луначарский, нужно держать на привязи нашу абстракцию «верного» и «неверного», — разумеется, не потому, что объективной истины нет, а потому, что истина всегда конкретна. У каждого из этих людей свой путь к марксизму, свои сильные и слабые стороны, до некоторой степени неразрывно связанные жизнью в единый тип исторической личности.
Примером может служить столь близкий к Марксу Лафарг. В том, что он написал, есть много прекрасных страниц. Однако, при всем обаянии этого замечательного ума, марксизм Лафарга местами напоминает манеру нашего известного историка М. Покровского переворачивать всю историческую традицию вверх ногами. Склонность к парадоксу — одна из болезней, присущих наиболее левым, враждебным оппортунизму марксистским авторам. Где-то, разумеется, их левизна, без кавычек, переходит уже в «левизну», осуждаемую нами и занесенную в каталог ошибок, подлежащих изучению за партой. Но пока такой переход не совершился, мы обязаны знать, что всех под одну гребенку стричь нельзя даже во имя общей истины марксизма. Ибо подстриженная истина немедленно превращается в свою полную противоположность. Абстрактная истина есть ложь.
Пример Лафарга не покрывает все трудности, возникающие в подобных случаях. Если говорить об истории социализма во Франции, то естественно приходит на ум фигура Жореса. Она выступает перед нами в очень двойственном свете. Французские коммунисты с глубоким уважением обращаются к памяти основателя «Юманите», хотя он был дипломированным философом-идеалистом, не чуждым утонченной религии. Энгельс писал о нем: «Жорес стоит на верном пути. Он учитсямарксизму, и не следует его слишком торопить» [7] . Эти надежды, к сожалению, не оправдались. Идеалист Жорес в некоторых политических вопросах занимал более верную позицию, чем материалист Гед, но, несмотря на уроки жизни и свой талант ученого, он так и не выучился марксизму.
7
Фридрих Энгельс — Г. В. Плеханову 26 февраля 1895 года. — К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 39, стр. 344.
В лице Луначарского перед нами другой случай. Последний итог его большого и сложного пути вознаграждает за все издержки, и мы теперь, не ослабляя нашего отрицательного отношения ко всякому идеализму и богостроительству, можем взглянуть на более ранние эпохи его литературной деятельности с новой точки зрения. Вступая в свои права, история часто отодвигает ложную форму на задний план перед богатством неразвитого или испорченного этой формой содержания. Таков вообще марксистский метод исследования общественной мысли, и этот метод необходимо применить к самой истории марксизма.
По отношению к Луначарскому такой подход не является совершенной новостью. Существует несколько прекрасных работ о нем, далеких от всякого опрокидывания нашей школьной мудрости в прошлое. Но существует также распространенная схема его эволюции, более влиятельная, чем усилия лучших авторов, ибо она коренится в привычке к большим дозам успокоительных средств, исключающих всякие сомнения и противоречия. Тем более что в данном случае вопрос не так прост.
С одной стороны — тот факт, что в 1904–1907 годах, то есть в период утверждения большевистской фракции как самостоятельного политического направления, Луначарский играл большую роль в борьбе за революционную тактику Ленина. Достаточно вспомнить, что доклад о вооруженном восстании на III съезде партии был поручен именно Луначарскому. С другой стороны — его идеалистические сочинения, до книги «Религия и социализм» (1908–1911) включительно. Мы как-то не привыкли связывать между собой такие разноречивые факты. И вот рождается схема, очень удобная для сглаживания острых углов, но далекая от исторической действительности.