Том 7. Художественная проза 1840-1855
Шрифт:
Представитель знаменитой фирмы Дирлинг и К о, находившийся налицо в Москве и носивший к фамилии своей прибавление: младший, — был сухой, высокий, угрюмый немец, много красивший ежедневно разных вещей, а носивший постоянно одну и ту же серую куртку с кожаным передником — в будни, и серый длинный сюртук — но праздникам. Отличительной чертой его характера была мрачная, сосредоточенная молчаливость, легко объясняемая удушливым воздухом мастерской, который достаточно было вдыхать в легкие и одним носом. Еще отличался
Нет в мире художника, способного видеть равнодушно плод своей производительности. Следовательно, нисколько не удивительно, что первым чувством господина Дирлинга-младшего, когда зеленый наш герой явился ему во всем своем блеске, было удовольствие, ясно выразившееся в угрюмом его лице. Много представлялось ему случаев видеть утешительные доказательства превосходных свойств своего изобретения, которому не знал он равного в истории человеческих открытий, но такого резкого и оригинального примера еще не встречалось! Немец решительно был умилен.
— Как ловко забрал! — проговорил он, медленно-медленно осматривая лицо Хлыщова. — Вы, должно быть, много натирал и скоблил, — прибавил он, недовольный некоторыми неровностями в цвете, которых, по его соображению, не следовало ожидать при правильной просушке окрашенного предмета.
— Уж и мыл, и тер, и скоблил, так что измучился! — отвечал Хлыщов. — А всё ничего не мог сделать. Вот как вы…
Немец самодовольно улыбнулся.
— Что ж, почтеннейший, видите, ваша помощь необходима, — сказал старик. — Сами настряпали, так теперь и расхлебывайте!
— Можете вы помочь? — тихо, с сильным биением сердца спросил Хлыщов.
Немец смотрел, смотрел, думал и наконец отвечал медленно и решительно:
— Никто не можно.
Хлыщов в отчаянии схватился за голову своими зелеными руками.
— Как нет? — запальчиво воскликнул старик. — Отчего нет? Нет, уж извините — вы не отделаетесь, краска — ваше- изобретение, и вы должны знать…
— Не горячитесь, — спокойно и мрачно отвечал господин Дирлинг-младший. — Краску изобрел не я, а мой брат, Франц Георг Дирлинг-старший. Чтоб вывести ее, надо составные части знать, а секрет у него: он поехал в Париж просить привилегию… Воротится будущей весной, тогда…
— Будущей весной!!!
Хлыщов вскрикнул, пораженный ужасом. Старик тоже, казалось, потерялся и отчаянно понурил голову. Минута была страшная, и собака, допущенная уже в комнату, довершила мрачный эффект. Напрасно думал Хлыщов, что она уже привыкла к нему. Точно, она старалась воздерживаться и лежала сначала
— Уведи ее прочь, Мартын!.. Мартын! — кричал Хлыщов, зажимая уши.
Много угроз наговорил немцу Раструбин, убеждая его не упрямиться; но немец клялся, что ничего не может сделать. Видя, что угрозами его не проймешь, старик стал упрашивать, рассказал ему обстоятельства, при которых совершилось несчастное событие, унизился даже до лести, назвав заведение братьев Дирлинг и К олучшим в Москве и похвалив в особенности их зеленое изобретение. Немец, очевидно, был тронут; чувство проглянуло в его угрюмом, неподвижном лице; но ответ его был всё тот же:
— Не могу, подождите брата.
— А не поставить ли ему пиявок? — спросил вдруг старик, как будто озаренный светлой мыслию.
Немец подумал.
— Ах! Степан Матвеич, вы всё с пиявками!
— Нет, пиявка не поможет.
— Ну так что же? Что же? — тоскливо приставал к господину Дирлингу старик.
— Пожалуй… если уж хотите, — сказал немец, видимо искавший в голове своей способа помочь горю. — Пожалуй, попробовать…
— Что? — кидаясь к нему, спросил Хлыщов.
— Мое думанье, — нерешительно проговорил немец, взвешивая каждое слово, — мое думанье: пробуем перекрасить!
Старик взбесился.
— Что? перекрасить! Моего зятя перекрасить! Вы еще вздумали шутить?
— Я не шучу! — сердито отвечал немец, — а по вашей же просьбе предлагаю, как возможно! А не хотите, так мой почтенье!
И он хотел уйти и отворил уже дверь. Собака осторожно проскользнула в нее и тихо легла на полу. Хлыщов остановил немца.
— А в какой цвет? — спросил он тихо и кротко.
Дирлинг-младший подумал.
— В голубой можно.
— В голубой!
Хлыщов ударил своей зеленой рукой по зеленому лбу, причем собаку видимо начала пробирать новая охота полаять. — В голубой! Хороша перемена!
— В голубой?!! — кричал старик.
— А не хотите в голубой, — отвечал немец, — так можно…
— Что?
— Можно оставить тот же цвет, только по развести, сделать так — муаре…
— Муаре!
Хлыщов вновь наградил себя ударом по зеленому лбу. Собака, подмечавшая каждое его движение, не выдержала и подняла лай.
— Муаре! Муаре! — с негодованием и отчаянием повторял старик. — Муж моей дочери — муаре! прекрасно, благодарю… Нет, уж такие шутки…
— Я говорил вам, что я не шучу, — грубо возразил немец. — Нечего больше говорить, — продолжал он уходя и прибавил шепотом: — Пустой люд!
Никто его не удерживал: старик в горячности ничего не видел, а Хлыщов справлялся с собакой, которая так рассвирепела, что чуть не искусала его. Немец так и ушел.