Том 7. Моникины
Шрифт:
— Да, сэр, я имею право полагать, что одинаково сведущ во всех моих профессиях.
— Все же вы позволите мне заметить, генерал… э… судья… э… я, право, не знаю, сэр, какое из этих званий вам больше по вкусу.
— Пользуйтесь любым, сэр! Я начал с генерала, но еще у себя дома спустился до полковника. Друг Нации — вот единственное наименование, которым я дорожу. Именуйте меня Другом Нации, а в остальном — называйте как вам будет удобнее.
— Вы очень любезны, сэр! Разрешите спросить: неужели вы действительно занимали все эти разнообразные посты?
— Конечно, сэр! Надеюсь,
— Нет, что вы! Но судья и коммодор, например, у людей настолько различаются по своим обязанностям, что я нахожу их совмещение в одном лице даже у моникинов несколько странным.
— Отнюдь, сэр! Я был законно избран на все эти должности, отслужил свой срок на каждой из них и могу предъявить почетные свидетельства об отставке.
— Но ведь вы неминуемо должны были столкнуться с затруднениями, выполняя столь различные обязанности?
— А, я вижу, вы пробыли в Высокопрыгии достаточно долго, чтобы перенять некоторые местные предрассудки! Их в этой стране чрезвычайно много. Я сам заразился некоторыми из них, едва ступил на эту землю. Еще раз взгляните на мою карточку, сэр, — это превосходная иллюстрация того, что мы в Низкопрыгии называем круговращением должностей.
— Круговращением должностей?
— Совершенно верно, сэр. Мы изобрели эту систему для нашего удобства. Можно не сомневаться в ее устойчивости, так как она основана на вечных принципах.
— Разрешите спросить вас, полковник, имеет ли она что-нибудь общее с системой вкладов в дела общества?
— Ровно ничего! Та система, насколько я понимаю, статична, а эта представляет собой кругооборот. У нас в Низкопрыгии есть два гигантских лотерейных колеса. В одно мы кладем имена граждан, а в другое — названия должностей. А затем мы тянем эти билетики, и все дело улаживается на год.
— Я нахожу, что такая система чрезвычайно проста. Скажите, сэр, она оправдывается на деле?
— Вполне! Конечно, мы периодически смазываем колеса.
— И не бывает ли злоупотреблений со стороны тех, кого выбирают тянуть билетики?
— О, их самих выбирают точно таким же способом!
— А те, кто тянут за них?
— Принцип круговращения! Их выбирают на тот же манер.
— Но должно же быть какое-то начало! Вытянувшие первые билетики могут злоупотребить оказываемым им доверием.
— Никогда! Это всегда патриоты из патриотов. Нет, сэр, мы не такие олухи, чтобы оставить лазейку для подкупа. Все решает случай. Случай делает меня сегодня коммодором, а завтра — судьей. Случай определяет лотерейных мальчиков, и он же определяет патриотов. Если бы вы видели это своими глазами, вы поняли бы, что наши случайные патриоты гораздо чище и толковее тех, которых нарочно так воспитывают.
— В конце концов это не так уж сильно отличается от принципа наследования, при котором тоже все сводится к случаю.
— Согласен, сэр, что это было бы так, если бы не наша система отбора испытанных патриотов. В них наша гарантия против нарушений…
— Гм! — неожиданно громко кашлянул спутник коммодора Друга Нации, как бы напоминая о своем существовании.
— Сэр Джон, прошу простить большое упущение с моей стороны. Позвольте
— Бригадир Прямодушный, я считаю большой честью знакомство с вами. Однако, джентльмены, я тоже пренебрег правилами вежливости. Меня ждет банкет стоимостью в сто обещаний, и, поскольку некоторые из ожидавшихся гостей лишены возможности явиться, я прошу вас почтить меня своим обществом. Мы приятно проведем часок за дальнейшим обсуждением этих важнейших вопросов.
Ни тот, ни другой из моих новых знакомых не отклонил моего приглашения, и вскоре мы удобно расположились за обеденным столом. Коммодор, который, по-видимому, всегда хорошо питался, только вежливо пробовал блюда, зато бригадир Прямодушный атаковал их так рьяно, что у меня не было особой причины сетовать на отсутствие мистера Пока. Тем временем наша беседа не прерывалась.
— Мне кажется, я улавливаю контуры вашей системы, судья Друг Нации, — сказал я. — Но только я попросил бы вас немного пояснить ту часть, которая касается патриотов.
— Весьма охотно, сэр. Устройство нашего общества опирается на указание, данное самой природой, а это, вы согласитесь, основание достаточно широкое, чтобы поддерживать вселенную. Как народ, мы представляем собой рой, отделившийся от Высокопрыгии. Оказавшись свободными и независимыми, мы начали строить свою социальную систему не только на прочном фундаменте, но и на надежных принципах. Заметив, что природа предпочитает двоичность, мы сделали это указание нашей руководящей идеей…
— Двоичность, коммодор?
— Вот именно, сэр Джон. У моникина два глаза, два уха, две ноздри, две руки, две ноги, два легких и так далее. Исходя из этого, мы распорядились провести — умозрительно — в каждом округе Низкопрыгии две отчетливые линии, под прямым углом одна к другой. Мы назвали их политическими вехами страны, и каждый гражданин должен был расположиться на одной из этих линий. Все это, разумеется, чисто умозрительное устройство, а не реальное!
— Но оно обязательно для граждан?
— С точки зрения закона — нет. Но на того, кто не считается с этим требованием, смотрят косо, как на отставшего от времени, как на жалкую личность, и, таким образом, этот обычай стал сильнее закона. Сначала его хотели включить в конституцию. Но один из самых опытных наших государственных деятелей неопровержимо доказал, что это не только ослабило бы обязательность, но, вероятно, привело бы к возникновению новой партии для борьбы с таким положением вещей. В результате эта мысль была оставлена. Наоборот, и буква и дух конституции чуть-чуть направлены против указанного обычая, но, будучи мудро применяем на практике, он вошел в нашу плоть и кровь. Ну, сэр, после того, как эти две великие политические вехи установлены, тот, кто хочет считаться патриотом, должен для начала «коснуться черты». Но я лучше покажу это наглядно. Хотя, как я имел честь указывать, истинные эволюции носят чисто умозрительный характер, мы создали физическую параллель, подходящую к нашим привычкам, и новичок всегда начинает с нее.