Том 7. Произведения 1863-1871
Шрифт:
То, что было, то пройдет…— Из стихотворения Пушкина «Если жизнь тебя обманет…».
…зло историческое, зло, разлитое в целом порядке вещей, поглощавшее в себе одинаково и Петра и Ивана. — Имена Петраи Иванаперсонифицируют здесь противостоящие друг другу социальные силы русской действительности: крестьяне, в недавнем прошлом крепостные, и дворяне-помещики, в недавнем прошлом владельцы души и тела первых. Это особенно ясно при обращении к тексту ОЗ, где после «одинаково» следовало в скобках: «не с точки зрения количества понесенных нравственных и моральных ущербов, а с точки зрения исторической невменяемости». Это пояснение, весьма существенное в ряду постоянных раздумий Салтыкова об историческом детерминизме и нравственной оценке поведения общественных групп,
…массы хотя и могут, по временам, припоминать разным Петрам и Иванам некоторые их излишества…— Речь идет о расправе с помещиками во время крестьянских восстаний и отдельных выступлений.
…и ежели, например, помещик, включенный с крестьянами в состав одной и тдй же волости, ни под каким видом не уживется с ними…— В тексте ОЗв начале фразы была ссылка на статью Кошелева «О дворянстве и землевладельцах» (см. «Голос из земства», стр. 56).
Будущее для нее не существовало. — В тексте ОЗэтой фразе предшествовали слова: «Все работы были направлены к тому, чтоб удержать прошлое в целом его составе».
«Дворянство<…> перестало существовать<…> дел сколько-нибудь важных у него не осталось никаких». — Цитата из статьи Кошелева «О дворянстве и землевладельцах» («Голос из земства», стр. 50–51).
Подвысь! — «Подвысь заставу!» — Команда для подъема шлагбаума на заставах.
…из тех реформ последнего времени… — Речь идет о земской и судебной реформах 1864 г.
Как были они «меньшею братией», так и остались ею…— В статье «Что такое русское дворянство ..?» Кошелев писал: «Крестьяне <…> не могут стать на степень первенствующего сословия в государстве <…>. Крестьяне, помимо землевладельцев, не могут найти лучших представителей, защитников, учителей, общих распорядителей, высших судей» («Голос из земства», стр. 46–47).
Они поголовно пьянствуют, они не выполняют принимаемых ими на себя обязанностей, они допускают безрасчетные разделы семей…— Салтыков иронически излагает здесь сетования, общие всей дворянской публицистике конца 60-х годов (см. «Письмо шестое» и комментарий к нему). Ими полна была и статья Кошелева «О нынешнем положении крестьян…» («Голос из земства», стр. 83–86 и др.). В ней, в частности, шла речь о « безрасчетных разделах» крестьянских семей, приводящих к дроблению земельного надела и усилению нужды.
…оказывается, что нигде не выпивается вина так мало, как в России…— Соответствующие статистические данные приводились, например, в передовой «Москвы», 1868, № 22, 28 апреля.
Говорят, крестьянин правоспособен<…>. Что же сделали крестьяне из этой правоспособности?<…> Известно, что у нас в некоторых местностях каждогодно происходит по нескольку бунтов. — Кошелев в статье «О нынешнем положении крестьян…» писал, что крестьянам дано «полное самоуправление, <…> такая свобода и такая власть, что они с ними справиться не в состоянии» («Голос из земства», стр. 82–83). Этим утверждениям Салтыков противопоставляет картину действительной «правоспособности» крестьянина, прослеживая перипетии обычного «мужицкого бунта». В тогдашней печати часто сообщалось о подобных «бунтах». Так, в «Совр. заметках» «Отеч. записок» (1868, № 10, отд. II, стр. 259) рассказывалось о злоключениях крестьян Альшвагенской волости Курляндской губ., дважды отправлявших ходатаев в Петербург с просьбой о «временном облегчений в податях». «До решения» старшина волости был заключен в тюрьму, а местные власти принялись за насильственный сбор податей с поджогами изб и т. п. (См. также «Совр. заметки» в ОЗ, 1868, № 5, отд. II, стр. 152–153, и корреспонденцию о крестьянском бунте в газете «Русский», 1868, № 20, 22 апреля, стр. 313). Большой резонанс в прессе вызвал судебный процесс в декабре 1867 г. над 54 крестьянами села Хрущевка Данковского уезда Рязанской губ., отказавшимися выполнять, как незаконную, часть работы на их бывшего помещика (см. Г, 1867, № 355, 24
…чтоб они были мудры как змии и кротки как голуби. — Из евангельского наставления Христа апостолам (Матф., X, 16).
…обычное право<…> не всегда находится в согласии с правом писаным…— « Обычное право» — народные представления о праве и справедливости, освященные вековым обычаем, — продолжало официально действовать и в пореформенную эпоху в волостных судах при рассмотрении некоторых крестьянских дел. Отношения же между крестьянами и помещиками регулировались « правом писаным» — общим законодательством Российской империи и законоположениями 19 февраля 1861 г.
Письмо девятое *
Впервые — ОЗ, 1869, № 11, отд. II, стр. 142–164 (вып. в свет 17 нояб.). При подготовке к изд. 1882Салтыков значительно переработал и сократил «письмо». Приводим два варианта текста ОЗ.
К стр. 288, после абзаца «Как делается русская деньга…»:
Как хотите, а в каждом человеке есть зародыш совести. Совесть эта может бездействовать только до тех пор, покуда не выступает вперед анализ, а вместе с ним и сознательность. Главная заслуга сознательности в том и заключается, что она делает невозможными медные лбы, пробуждает в человеке совесть, заставляет его если не влезать в кожу других (что для многих уже роскошь), то по крайней мере понимать, что польза общая не есть что-либо совершенно чуждое пользе личной, и соображать свои действия таким образом, чтобы эти два понятия не расходились в диаметрально противоположные стороны. Покуда в жизни царствует бессознательность, до тех пор, наряду с нею, будет царствовать и бессовестность, или, лучше сказать, такая нравственная теория, которая ставит непредусмотрительность и непосредственную выгоду единственным подстрекающим двигателем человеческой деятельности. Эта выгода так ощутительна для самого простого понимания, что ослепляет многих и до сегодня, то есть ослепляет, конечно, тех, которые, подобно нашим историографам, конец своего носа принимают за конец вселенной и ни одной мысли, сколько-нибудь сложной, обнять не могут. Но, заглушая совесть, бессознательность в то же время в значительной степени развязывает бессовестным людям руки. Они махают ими направо и налево именно потому, что не понимают, что из этого может произойти. Человек, у которого нет вкуса, свободно ест всякую дрянь; человек, у которого нет слуха, не поморщившись слушает самое нелепое сочетание звуков. Как хотите, а при известных условиях жизни свобода от чувств, отличающих человека от прочих животных, может дать силу. Вот почему даже малейшее вторжение сознательности кажется драгоценным и почти всегда приносит неисчислимые последствия. Присутствие совести вызывает на лицо краску и заставляет отступать перед такими мероприятиями, которые в состоянии бессовестности совершаются очень легко…
К стр. 292–293, после абзаца «И действительно, меньше чем через минуту…»:
«С чего ж они, однако, веселились! — размышляете вы, взирая на это зрелище и припоминая газетные реляции прошлого и третьего годов. — Что освещали их иллюминации, их фейерверки? ужели эти навозные кучи настолько замечательны, что следовало освещать их бенгальскими огнями!»
— И как это, сударь, чудесно было — просто не насмотрелся бы! — продолжает повествовать разговорившийся ямщик, еще весь полный воспоминаний о виденных им великолепиях. — Как только этот самый чиновник въехал, так сейчас ему все огни! Весь навоз так и просиял! Терпел-терпел господин чиновник и вдруг заплакал. «Много, говорит, я на своем веку благоденствиев видел, а такого, можно сказать, изобилия ни в жизни не видал…» Мы, сударь, в то время на четверку хлеба три четверки лебеды мешали, потому голодный год перед тем был! — прибавляет он, как-то оживленно передергивая вожжами и замахиваясь кнутом на лошадей. — Задохлись, клятые!
«Письмо девятое» является художественно-экономическим очерком жизни захолустного уездного города. В нем отражено бедственное положение массы городской бедноты, ремесленников и мелких торговцев, задавленных « тягостями беспримерными» — бесчисленными государственными и земскими налогами. Тема настоящего «письма» — исследование провинциальных промыслов и торговли, доход от которых составляет одну из существенных частей « всероссийского пирога» (национального дохода России).