Том 7. Стихотворения

Сологуб Федор Кузьмич

Пленённые звери

Мы — пленённые звери, Голосим, как умеем. Глухо заперты двери, Мы открыть их не смеем. Если сердце преданиям верно, Утешаясь лаем, мы лаем. Что в зверинце зловонно и скверно, Мы забыли давно, мы не знаем. К повторениям сердце привычно, — Однозвучно и скучно кукуем. Всё в зверинце безлично, обычно. Мы о воле давно не тоскуем. Мы — пленённые звери, Голосим, как умеем. Глухо заперты двери, Мы открыть их не смеем.

Царица красоты

В недосягаемом чертоге Жила Царица красоты, И

с нею были только боги И легкокрылые мечты. Озарена святым блаженством, И безмятежна, и ясна, Невозмутимым совершенством Сияла радостно она. Легко сотканные одежды Едва касались нежных плеч. Отрадным веяньем надежды Приветная звучала речь, И только лёгкие мечтанья К ней возносились от земли, А люди, бренные созданья, Её достигнуть не могли. Катилось кроткое светило Над тихим плеском горних рек, Дневное ж солнце не всходило Над миром радостным вовек. Но злой Дракон, кующий стрелы, Свою и здесь насытил злость. Однажды в дивные пределы Вступил нежданный, странный гость. Смотрел он дико и сурово, Одежда вся была в пыли. Он произнёс земное слово, Повеял запахом земли, И пред Царицею смущённой, Охвачен вихрем злых тревог, Мольбами страсти исступлённой Он огласил её чертог. Смутились радостные боги, Померкли светлые мечты, Всё стало призрачно в чертоге Царицы дивной красоты, — И в тяжкой муке отвращенья Вкусила смерть Царица грёз, И Змей в безумстве злого мщенья Свой лик пылающий вознёс.

Елисавета

Елисавета, Елисавета, Приди ко мне! Я умираю, Елисавета, Я весь в огне. Но нет ответа, мне нет ответа На страстный зов. В стране далёкой Елисавета, В стране отцов. Её могила, её могила В краю ином. Она скончалась. Её могила — Ревнивый дом. Победа смерти не победила Любви моей. Сильна могила, её могила. — Любовь сильней. Елисавета, Елисавета, Приди ко мне! Я умираю, Елисавета, Я весь в огне Слова завета, слова завета Не нам забыть. С тобою вместе, Елисавета, Нам надо быть. Расторгнуть бремя, расторгнуть бремя Пора пришла. Земное злое растает бремя, Как сон, как мгла. Земное бремя, — пространство, время Мгновенный дым. Земное, злое расторгнем бремя, И победим! Елисавета, Елисавета, Приди ко мне. Я умираю, Елисавета, Я весь в огне. Тебя я встречу в блистаньи света, Любовь моя. Мы будем вместе, Елисавета, И ты, и я.

Окно ночное

Весь дом покоен, и лишь одно Окно ночное озарено. То не лампадный отрадный свет: Там нет отрады, и сна там нет. Больной, быть может, проснулся вдруг, И снова гложет его недуг. Или, разлуке обречена, В жестоких муках не спит жена. Иль, смерть по воле готов призвать, Бедняк бездольный не смеет спать. Над милым прахом, быть может, мать В тоске и страхе пришла рыдать. Иль скорбь иная зажгла огни. О злая, злая! к чему они?

«Струясь вдоль нивы, мёртвая вода…»

Струясь вдоль нивы, мёртвая вода Звала меня к последнему забытью. Я пас тогда ослиные стада, И похвалялся их тяжёлой прытью. Порой

я сам, вскочивши на осла, Трусил рысцой, не обгоняя стада, И робко ждал, чтоб ночь моя сошла И на поля повеяла прохлада. Сырой песок покорно был готов Отпечатлеть ослиные копыта, И мёртвый ключ у плоских берегов Журчал о том, что вечной мглой закрыто.

«Затхлый запах старых книг…»

Затхлый запах старых книг Оживил в душе былое, В злой тоске пережитое, В тихом звяканьи вериг. Дни, когда смиренный инок, В келье тесной, близ икон, Я молился, окружён Тучей пляшущих пылинок, И славянскую печать — Прихотливые узоры — Отуманенные взоры Ухищрялись разбирать.

Сон («Печальный отрок с чёрными глазами…»)

Печальный отрок с чёрными глазами Передо мной стоял и говорил: «Взгляните, этими руками Я человека задушил. Он захрипел, и что-то вдруг сломалось Там, в горле у него, — и он упал. То не вина иль злая шалость Была — я маму защищал. С кинжалом влез в открытое окошко Он ночью, маму он зарезать мог, — Но я подкрался, точно кошка, И мигом сбил злодея с ног». Он говорил и весь горел тоскою. В его душе гнездился тёмный страх. Сверкало близкою грозою Безумство у него в глазах.

Докука-ворог

На нем изношенный кафтан И шапка колпаком, Но весь он зыбкий, как туман, И нет лица на нём. Не слышно голоса его, Не видно рук и ног, И он ступить ни у кого Не смеет на порог. Не подойдёт и не пройдёт Открыто впереди, — Он за углом в потёмках ждёт, Бежит он позади, Его никак не отогнать, Ни словом, ни рукой. Он будет прыгать да плясать Беззвучно за спиной.

Ландыш пленительный

Ты дорогой шла пустынной, Где в лесу синела мгла. Ландыш белый и невинный Ты зачем-то сорвала. И зачем его сжимала И над ним дышала ты, Я не понял, — разве мало Созерцанья красоты? Или в грудь свежее льётся Воздух, сквозь цветы струясь? Иль мечтою создаётся С зельем родственная связь? Нет, другое что-то было Для тебя в цветке твоём, И тебя к нему манило Что-то сладостное в нём. И в забвении суровом Я не знал, чем ландыш мил, И каким соблазном новым Он мечты твои пленил.

Волшебница Лилит

Я был один в моём раю, И кто-то звал меня Адамом. Цветы хвалили плоть мою Первоначальным фимиамом. И первозданное зверьё, Теснясь вокруг меня, на тело Ещё невинное моё С любовью дикою глядело. У ног моих журчал ручей, Спеша лобзать стопы нагие, И отражения очей Мне улыбалися, благие. Когда ступени горных плит Роса вечерняя кропила, Ко мне волшебница Лилит Стезёй лазурной приходила. И вся она быпа легка, Как тихий сон, — как сон безгрешна, И речь её была сладка, Как нежный смех, — как смех утешна. И не желать бы мне иной! Но я под сенью злого древа Заснул… проснулся, — предо мной Стояла и смеялась Ева… Когда померк лазурный день, Когда заря к морям склонилась, Моя Лилит прошла как тень, Прошла, ушла, — навеки скрылась.