Том 8. Дживс и Вустер

Вудхаус Пелам Гренвилл

Бикки не очень-то поверил.

— По-вашему, есть на свете такие олухи, которые даже раскошелятся, лишь бы поручкаться с моим дядюшкой?

— Моя тетя, сэр, заплатила пять шиллингов молодому человеку, который однажды в воскресенье привел к ней в гости живого киноактера. Это очень подняло ее престиж в глазах соседей.

Бикки начал колебаться.

— Ну если вы думаете, что дело выгорит…

— Я в этом совершенно убежден, сэр.

— А ты, Берти?

— Я — за, старина. Обеими руками — за. Очень стоящая затея.

— Благодарю вас, сэр. Других распоряжений не будет? Спокойной ночи, сэр.

И Дживс выплыл из комнаты, а мы с Бикки принялись обсуждать детали.

Пока мы не начали операцию

по превращению старого Чизика в доходное предприятие, я и не представлял, до чего же туго приходится биржевым воротилам, покуда покупатели не раскачаются. Сегодня, встречая в репортажах с биржи обычную фразу «Торги открылись в спокойной обстановке», я сочувствую биржевикам от всей души. Как я их понимаю! Наши торги тоже открывались в спокойной обстановке. Если бы вы только знали, как трудно было подогреть интерес покупателей к нашему старикану! К концу недели у нас в списке значился только один человек — хозяин магазина деликатесов из того квартала, где жил Бикки. Да и от него проку было мало, потому что он вздумал расплатиться не живыми деньгами, а ломтиками ветчины. Потом замаячил проблеск надежды: брат ростовщика, у которого занимал Бикки, пообещал выложить за знакомство с Чизиком десять долларов наличными. Однако сделка не состоялась: этот Фрукт оказался анархистом и, вместо того чтобы жать старикану руку, собирался дать ему пинка. Ну и намучился я, уламывая Бикки отказаться от этого предложения, — а то он уже было нацелился сгрести монету и в дальнейшее не вмешиваться. По-моему, он посчитал брата ростовщика человеком высокой доблести, благодетелем рода человеческого.

Так бы мы, наверно, и махнули рукой на эту затею, если бы не Дживс. Что ни говори, а Дживс в своем роде единственный и неповторимый. Я такого ума и находчивости ни в ком не встречал. Как-то утром он заскользнул ко мне в комнату с чашкой доброго старого чаю и намекнул, что у него есть новость.

— Сэр, вы позволите вернуться к вопросу о его светлости?

— С этим кончено. Мы решили свернуть дело.

— Как, сэр?

— Все равно ничего не получится. Мы так никого и не уговорили.

— Мне представляется, сэр, что эту сторону дела я могу взять на себя.

— Вам что, удалось кого-то раздобыть?

— Да, сэр. Восемьдесят семь джентльменов из Птицбурга. Я подскочил на кровати, расплескивая чай.

— Из Птицбурга?

— Птицбург, штат Миссури, сэр.

— Где вы их откопали?

— Вчера, сэр, поскольку вы предупредили, что уходите из дома на весь вечер, я позволил себе посетить театральное представление и в антракте разговорился с джентльменом, занимавшим соседнее кресло. Мое внимание, сэр, привлекло несколько аляповатое украшение в его бутоньерке — крупный синий значок с надписью «Птицбург себя покажет!», выведенной большими красными буквами. Не самое удачное дополнение к вечернему костюму джентльмена. К своему удивлению, я заметил в зрительном зале немало лиц с подобными же украшениями. Я осмелился полюбопытствовать, что они означают, и получил ответ, что эти джентльмены, числом восемьдесят семь человек, прибыли из небольшого городка в штате Миссури, именуемого Птицбургом. Их поездка, насколько я понял, имеет целью исключительно увеселительное времяпрепровождение и светское общение. Мой собеседник весьма пространно описал развлечения, которые намечены на время их пребывания в этом городе. В числе прочего он с изрядным удовольствием и гордостью упомянул то обстоятельство, что столь многочисленная депутация была представлена одному знаменитому боксеру и удостоилась его рукопожатия. Это навело меня на мысль сделать им предложение касательно его светлости. Одним словом, я договорился, что завтра вечером, если вы дадите на то свое согласие, вся депутация явится к его светлости на аудиенцию.

— Целых восемьдесят семь человек! Однако! Сколько же они платят с носа?

— Мне пришлось согласиться на оптовую скидку, сэр. По окончательным условиям договора, выручка составит сто пятьдесят долларов

за всю партию.

Я задумался.

— Деньги вперед?

— Нет, сэр. Я пытался добиться, чтобы деньги были выплачены заранее, но безуспешно.

— Ладно, получим деньги — я накину из своих, и будет пятьсот. Бикки не догадается. Как по-вашему, Дживс, мистер Биккерстет ничего не заподозрит, если я увеличу выручку до пятисот долларов?

— Не думаю, сэр. Мистер Биккерстет славный джентльмен, однако не слишком сообразителен.

— Ну вот и отлично. Слетайте-ка после завтрака в банк и снимите немного с моего счета.

— Слушаю, сэр.

— А знаете, Дживс, вы просто чудо.

— Благодарю вас, сэр.

— Правда-правда.

— Очень хорошо, сэр.

В то же утро я отвел Бикки в сторонку и рассказал ему о случившемся. Он чуть не зарыдал от счастья, на заплетающихся ногах пошел в гостиную и прицепился к старому Чизику, который с мрачной решимостью во взоре читал страничку юмора в утренней газете.

— Дядя, у вас есть какие-нибудь планы на завтрашний вечер? Я тут, понимаете, пригласил приятелей, хочу вас познакомить.

Старик вскинул на него глаза и задумался.

— А журналистов среди них не будет?

— Журналистов? Ни Боже мой! Но почему вы спрашиваете?

— Терпеть не могу, когда меня осаждают журналисты. Когда наш пароход заходил в порт, на меня напали какие-то прилипчивые молодые люди, которым непременно хотелось выведать, что я думаю об Америке. Больше я этих приставаний не потерплю.

— Что вы, дядя, можете не беспокоиться. Завтра вы ни одного газетчика не увидите.

— В таком случае я буду только рад знакомству с твоими друзьями.

— И руку им подадите и все такое?

— Ну разумеется, я буду держаться так, как того требуют установленные правила цивилизованного общения.

Бикки рассыпался в благодарностях, и мы с ним отправились завтракать в клуб, где он завел шарманку про кур, инкубаторы и тому подобную дребедень.

Взвесив все «за» и «против», мы решили напускать птицбургцев на старикана отрядами по десять человек. Дживс привел к нам своего театрального знакомого, и мы обговорили все детали. Знакомый оказался очень приличным малым, только он все старался подмять разговор под себя и увести его в сторону нового водопровода, который недавно проложили в его родном городе. Мы условились, что, поскольку выдержать больше часа такой аудиенции нам вряд ли по силам, каждая шайка визитеров получит возможность провести в обществе герцога лишь семь минут. Дживс с секундомером в руках будет производить хронометраж и, по истечении положенного времени, заглядывать в гостиную и многозначительно кашлять. В заключение мы, что называется, засвидетельствовали друг другу свое глубочайшее почтение, и гость из Птицбурга откланялся, на прощание от всей души пригласив нас заехать как-нибудь к ним в город и полюбоваться новым водопроводом. Мы поблагодарили за приглашение.

На другой день нахлынула депутация. В первой смене оказался уже знакомый нам малый, а с ним еще девять, похожие на него как две капли воды. Держались они чертовски бойко и деловито, как будто чуть не с детства корпели в конторах, тянулись в струнку перед начальством и все такое прочее. Они по очереди подходили к старикану и с нескрываемым удовольствием жали ему руку — только один из них при этом, как видно, думал о чем-то невеселом. Вслед за тем они становились в сторонку и развязывали языки.

— Что бы вы хотели передать жителям Птицбурга? — спросил наш приятель.

Старик захлопал глазами:

— Но я сроду не бывал в Птицбурге. Гость поморщился.

— Обязательно приезжайте, — сказал он. — Город растет как на дрожжах. Птицбург себя покажет!

— Птицбург себя покажет! — молитвенно возгласили остальные.

И вдруг задумчивый гость — плотный, упитанный малый с волевым подбородком и холодными глазами — наконец подал голос:

— Послушайте-ка.

Все собрание посмотрело на него.