Том 8. Похождения одного матроса

Станюкович Константин Михайлович

— Есть тут много таких людей… Заманят вас, напоят чем-нибудь, да и свезут на какое-нибудь судно матросом… Потом ищите, кто это заманил вас!.. — заметила Ревекка.

— Это нехорошо! — наивно произнес Чайкин.

— То-то я и говорю…

— Да вы разве заманиваете?

Еврейка молчала.

— Судьба каждому человеку дана! — наконец проговорила она. — И ежели которому человеку судьба залезть в болото, не выйти ему из него. Никогда не выйти! — с бесконечной тоской прибавила она.

Чайкин недоумевал и искренно

жалел Ревекку, хотел было попросить ее объяснить ему, про какое болото она говорит и отчего нельзя из него выйти, но в эту минуту кто-то три раза постучал в двери.

— Это отец. Не говорите ему ни слова о нашем разговоре! — промолвила еврейка и пошла отворять двери.

2

При ярком свете роскошного солнечного утра господин Абрамсон показался Чайкину гораздо старее, чем вчера. И глаза его, глубоко засевшие во впадинах, острые и пронзительные, как у хищной птицы, невольно обращали на себя внимание и несколько пугали, несмотря на приветливую улыбку, игравшую на тонких бескровных губах старого еврея.

— Честь имею поздравить вас, Василий Егорыч! — весело проговорил он, протягивая свою грязную костлявую руку молодому матросу.

— С чем меня проздравлять, Абрам Исакыч? — удивленно спросил Чайкин.

— Теперь уж вас наказывать не будут… Никто не посмеет. Шабаш!.. И теперь вы станете американцем…

— Почему это?

— Ваш клипер только что ушел… Я сам видел!..

— Ушел? — упавшим голосом промолвил Чайкин.

— То-то, ушел, и вы, значит, остались в Америке… Да вы что же повесили нос? Или недовольны, что стали вольным человеком?.. Так это можно поправить… Явитесь к консулу и скажите, что вы остались… Вас отправят на русское судно и…

— Вы, папенька, не пужайте. И так они обескуражены! — заметила дочь.

— А ты, Ривка, не очень-то мешайся не в свои дела, — сурово проговорил старик.

И, обращаясь к Чайкину, сказал:

— Не огорчайтесь… Я вас завтра определю к месту… матросом на хорошее жалованье, а пока оставайтесь у нас… Нам жалко земляка… А я вам и платье другое принес! — прибавил старый еврей, указывая на узел, бывший у него в руке. — Ваше, форменное, не годится на купеческих кораблях. Я его продам… Только за него больше доллара не дадут… А чего недохватит за новый костюм, вы мне заплатите, земляк… Не правда ли?

— У меня всего-навсе два доллара, Абрам Исакыч.

— Об этом не беспокойтесь. Я попрошу, чтобы вам дали жалованье за месяц вперед, мы и сочтемся. А капитан у вас будет хороший… Я для вас старался, земляк…

— Спасибо вам, Абрам Исакыч! — доверчиво проговорил Чайкин.

Но тон его был далеко не веселый.

— А пока без меня никуда не выходите… А то могут поймать вас и отвести к консулу… А уж тогда вы пропали…

Матрос обещал никуда не выходить.

— Ривка! Ты займи земляка. Слышишь?

— Слушаю, папенька.

— Да скажи маме, чтобы хорошо

угостила гостя. А мне давай скорей кофе. Мне надо идти по делам. А вы, Василий Егорыч, переоденьтесь. Я ваше платье понесу продавать.

Чайкин покорно взял из рук Абрама Исаковича узелок и через пять минут возвратился в отвратительной матросской паре из темно-синего сукна. И рубаха, и штаны, и шапка были стары, почти ветхи и достаточно заношены.

— Каков костюмчик? просто первый сорт и преотлично на вас сидит, будто на заказ шито! — воскликнул старый еврей, оглядывая Чайкина, который в мешковатой рубахе и в слишком длинных штанах казался совсем неуклюжим медвежонком. — А пока до свиданья! Смотри же, Ривка, займи гостя! — значительно повторил старик.

И с этими словами он кивнул головой и вышел.

Ревекка, которой отец приказал «занимать гостя», что в действительности значило «не выпускать» его, не раз исполняла такие поручения и не раз бывала преступной сообщницей в позорной профессии отца, хотя совесть ее и возмущалась.

Но с этим простодушным, доверчивым молодым матросом она не хотела играть роли обманщицы. Ей было это противно, и она, ласково взглядывая на Чайкина, шепнула, предварительно заперев двери на запор:

— А знаете, что я вам скажу?

— Что?

— Ежели хотите погулять, не бойтесь. Здесь никого не могут взять, если человек не сделал ничего дурного. И я вам адрес напишу, чтобы вы потом нашли к нам дорогу. А то, как мама вернется, поведу вас… Только папеньке ничего не сказывайте, — мне тогда достанется.

— Спасибо вам… Я лучше у вас побуду… Уж какая гулянка!..

— Как хотите. А еще вот что: меньше как за десять долларов в месяц не нанимайтесь в матросы и никакой бумаги не подписывайте… Поняли?

— Понял.

— А то подпишете такую бумагу, что обязаны будете несколько лет служить и за маленькое жалованье… Так не подписывайте бумаги, что бы вам папенька ни говорил. И за костюм больше доллара отцу не давайте. И того не стоит!

— Это точно. Одежа самая последняя.

— И, если отец приведет вас в салун и станет угощать вином, не пейте ничего. Слышите?

— Слышу.

— Ни водки, ни пива. Скажите, что вовсе не пьете… А то пьяного легко заставить подписать всякую бумагу.

— Ничего в рот не возьму!

— И не бойтесь, если отец пугать станет, что не найдете места. Тут есть контора, где нанимают матросов. Я вам дам адрес… Спрячьте его… И бог да поможет вам! — задушевно прибавила молодая еврейка.

— Пошли вам господь всякого счастия, добрая девушка! Век не забуду, как учили вы меня, дурака, уму-разуму на чужой стороне. Обсказали, значит, насчет чего опаску иметь. Спасибо вам… как дозволите прозвать вас?..

— Ревекка.

— Спасибо вам, Ревекка Абрамовна! — взволнованно говорил благодарный матрос, взглядывая на Ревекку признательным взглядом.