Том 8. Повести и рассказы 1868-1872
Шрифт:
— Стало быть, господин Ратч женился в первый раз на вдове?
— Вероятно.
— Гм!.. А этот Виктор, что не пришел вчера, тоже его пасынок?
— Нет… это настоящий его сын. Впрочем, я, ты знаешь, в чужие дела не вмешиваюсь и не люблю расспрашивать. Я не любопытен.
Я прикусил язык. Фустов всё спешил вперед. Подходя к дому, я нагнал его и заглянул ему в лицо.
— А что, — спросил я, — Сусанна, точно, хорошая музыкантша?
Фустов нахмурился.
— Она хорошо играет на фортепиано, —
Я умолк, и мы расстались.
На следующее утро я опять отправился к Фустову. Сидеть у него по утрам стало для меня потребностью. Он принял меня ласково по обыкновению, но о вчерашнем посещении — ни слова! Как воды в рот набрал. Я принялся перелистывать последний № «Телескопа». *
Новое лицо вошло в комнату. Оно оказалось тем самым сыном г. Ратча, Виктором, на отсутствие которого накануне пенял его отец.
Это был молодой человек, лет восемнадцати, уже испитой и нездоровый, с сладковато-наглою усмешкой на нечистом лице, с выражением усталости в воспаленных глазках. Он походил на отца, только черты его были меньше и не лишены приятности. Но в самой этой приятности было что-то нехорошее. Одет он был очень неряшливо, на мундирном сюртуке его недоставало пуговицы, один сапог лопнул, табаком так и разило от него.
— Здравствуйте, — проговорил он сиплым голосом и с теми особенными подергиваньями плеч и головы, которые я всегда замечал у избаловавшихся и самоуверенных молодых людей. — Думал в университет, а попал к вам. Грудь что-то заложило. Дайте-ка сигарку. — Он прошел через всю комнату, вяло волоча ноги и не вынимая рук из карманов панталон, и грузно бросился на диван.
— Вы простудились? — спросил Фустов и познакомил нас друг с другом. Мы были оба студентами, но находились на разных факультетах.
— Нет!.. Какое! Вчера, признаться сказать… (тут господин Ратч junior [30] улыбнулся во весь рот, опять-таки не без приятности, но зубы у него оказались дурные) выпито было, сильно выпито. Да. — Он закурил сигарку и откашлянулся. — Обиходова провожали.
— А он куда едет?
— На Кавказ, и возлюбленную свою туда же тащит. Вы знаете, ту, черноглазую, с веснушками. Дурак!
— Ваш батюшка вчера о вас спрашивал, — заметил Фустов.
30
младший (лат.).
Виктор сплюнул в сторону.
— Да, я слышал. Вы вчера забрели
— По обыкновению.
— А она…Небось перед новым-то гостем (тут он ткнул головой в мою сторону) поломалась? Играть не стала?
— Вы это о ком говорите? — спросил Фустов.
— Да, разумеется, о почтеннейшей Сусанне Ивановне!
Виктор развалился еще покойнее, округленно поднял руку над головой, посмотрел себе на ладонь и глухо фыркнул.
Я взглянул на Фустова. Он только плечом пожал, как бы желал дать мне понять, что с такого оболтуса и спрашивать нечего.
Виктор принялся говорить, глядя в потолок, не спеша и в нос, о театре, о двух ему знакомых актерах, о какой-то Серафиме Серафимовне, которая его «надула», о новом профессоре Р., которого обозвал скотиной, — потому, представьте, что урод выдумал? Каждую лекцию с переклички начинает, а еще либералом считается! * В кутузку я бы всех ваших либералов запрятал! — и, обратившись наконец всем лицом и телом к Фустову, промолвил полужалобным, полунасмешливым голосом:
— Что я вас хотел попросить, Александр Давыдыч… Нельзя ли как-нибудь старца моего вразумить… Вы вот дуэты с ним разыгрываете… Дает мне пять синеньких в * месяц… Это что же такое?! На табак не хватает. Еще толкует: не делай долгов! Я бы его на мое место посадил и посмотрел бы! Я ведь никаких пенсий не получаю; не то что иные(Виктор произнес это последнее слово с особенным ударением). А деньжищев у него много, я знаю. Со мной Лазаря петь нечего, меня не проведешь. Шалишь! Руки-то себе нагрел тоже… ловко!
Фустов искоса глянул на Виктора.
— Пожалуй, — начал он, — я скажу вашему батюшке. А то, если хотите, я могу… пока… небольшую сумму…
— Нет, что ж! Уж лучше старика умаслить… Впрочем, — прибавил Виктор, почесав себе нос всею пятерней, — дайте, коли можете, рублей двадцать пять… Сколько бишь я вам должен?
— Вы у меня восемьдесят пять рублей заняли.
— Да… Ну это, стало, выйдет… всего сто десять рублей. Я вам отдам всё разом.
Фустов вышел в другую комнату, вынес двадцатипятирублевую бумажку и молча подал ее Виктору. Тот взял ее, зевнул во всё горло, не закрывая рта, промычал: «спасибо!» и, поеживаясь и потягиваясь, приподнялся с дивана.
— Фу! однако… что-то скучно, — пробормотал он, — пойти разве в «Италию».
Он направился к двери.
Фустов посмотрел ему вслед. Казалось, он боролся сам с собой.
— О какой вы это пенсии сейчас упомянули, Виктор Иваныч? — спросил он наконец.