Том 8. Стихотворения. Рассказы

Сологуб Федор Кузьмич

24 июля 1918 Тойла

«По дорожке солнечного сада…»

По дорожке солнечного сада Вкруг лужайки медленно иду. Вянут маки. Желтая досада Угнездилась в солнечном саду, И пчела жужжать уже не рада, И уж горечь есть в её меду, И дрожать незримо капли яда, Растворясь в лазоревом бреду. Сердце ноет. Ах, счастливый жребий Мне игра полночная дала! И от зависти в безумном небе Стала Венус мраморно-бела, И, пролив таинственные слезы, Сходит долу исполнять угрозы.

31 июля 1913 г. Тойла.

«Беден

дом мой пасмурный…»

Беден дом мой пасмурный Нажитым добром, Не блестит алмазами, Не звенит сребром, Но зато в нем сладостно Плакать о былом. За мое убожество Милый дар мне дан Облекать все горести В радужный туман И целить напевами Боль душевных ран. Жизнь влача печальную, Вовсе не тужу. У окошка вечером Тихо посижу, Проходящим девушкам Сказку расскажу. Под окном поставил я Длинную скамью. Там присядут странницы, — Песню им спою, Золото звенящее В души их пролью. Только чаще серая Провлечется пыль, И в окно раскрытое На резной костыль Тихо осыпается — Избитая быль.

4 сентября 1913 Тойла

«Березка над морем…»

Березка над морем На высокой скале Улыбается зорям, Потонувшим во мгле. Широко, широко Тишина, тишина. Под скалою глубоко Закипает волна. О волны! о зори! Тихо тающий сон В вашем вечном просторе Над скалой вознесен.

сент. 1913 г. Тойла.

«Путь над морем вдруг обманет…»

(Александру Тамамшеву)

Путь над морем вдруг обманет, Он сползет немного вниз, И на выступ скал он станет, — Зеленеющий карниз. Только с краю, точно срезан, Ряд уже непрочных плит С диким скрежетом железа На морской песок слетит. Ты замрешь в неловком жесте, Но за их паденьем вслед Полетит с тобою вместе Прыткий твой велосипед.

5 сент. 1913 г. Тойла.

«Только забелели поутру окошки…»

Только забелели поутру окошки, Мне метнулись в очи пакостные хари. На конце тесемки профиль дикой кошки, Тупоносой, хищной и щекатой твари. Хвост, копытца, рожки мреют на комоде. Смутен зыбкий очерк молодого черта. Нарядился бедный по последней моде, И цветок алеет в сюртуке у борта. Выхожу из спальни, — три коробки спичек Прямо в нос мне тычет генерал сердитый, И за ним мордашки розовых певичек. Скоком вверх помчался генерал со свитой. В сад иду поспешно, — машет мне дубинкой За колючей елкой старичок лохматый. Карлик, строя рожи, пробежал тропинкой, Рыжий, красноносый, весь пропахший мятой. Всё, чего не надо, что с дремучей ночи Мне метнулось в очи, я гоню аминем. Завизжали твари хором, что есть мочи: «Так и быть, до ночи мы тебя покинем!»

6 сентября 1913 Тойла

«Две проститутки и два поэта…»

Две проститутки и два поэта, Екатерина и Генриета, Иван Петрович Неразумовский И Петр Степаныч Полутаковский, Две проститутки и два поэта Сошлись однажды, — не странно-ль это? — У

богомолки княжны Хохловой В ее уютной квартире новой. Две проститутки и два поэта Мечтали выпить бокал Моэта, Но богомолка их поит чаем, И ведь не скажут: «Ах, мы скучаем!» Две проститутки и два поэта, Как вам противна диета эта! Но что же делать? Княжна вам рада, В ее гостиной скучать вам надо. Две проститутки и два поэта, Чего вы ждете? Зачем вам это? Зачем в гостиной у доброй княжны Вы так приличны и тошно-важны? Две проститутки и два поэта, И тот и этот, и та и эта, Вновь согрешите в стихах и в прозе, И в ресторане, и на морозе.

15 сент. 1913 г. Спб.

«По силе поприще едино…»

По силе поприще едино Пройди со мной В пути, где яркая кручина И темный зной. Хотя одно пройди со мною, А сможешь, два. Юдолью бедственной земною Иду едва. А может быть, с тобой прошли бы До склона дней Мы вместе жесткие изгибы Моих путей Навстречу пламенному Змеею Рука с рукой? Но разве я просить посмею Любви такой! Не я ли выбрал эту долю И этот страх? Не я ли девственную волю Повергнул в прах? Пройди ж со мною хоть немного, Хоть малый круг, И это я, как милость Бога, Приму, мой друг.

15 сент. 1913 г. Спб.

«Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад…»

Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад. Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад. В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней Напиток мерзкий и лжи и зла, хоть и не хочешь, пей. И разве горше или темней в безумных муках дна, Чем в этих жутких, немых на век силках земного сна?

16 сент. 1913 г. Спб.

«Ты живешь безумно и погано…»

Ты живешь безумно и погано, Улица, доступная для всех, — Грохот пыльный, хохот хулигана, Пьяной проститутки ржавый смех. Копошатся мерзкие подруги — Злоба, грязь, порочность, нищета. Как возникнуть может в этом круге Вдохновенно-светлая мечта? Но возникнет! Вечно возникает! Жизнь народа творчеством полна, И над мутной пеной воздвигает Красоту всемирную волна.

18 сентября 1918 Петербург

«Призрак моей гувернантки…»

Призрак моей гувернантки Часто является мне. Гнусные звуки шарманки Слышу тогда в тишине. Все уже в доме заснули, Ночь под луною светла; Я не пойму, наяву ли Или во сне ты пришла. Манишь ты бледной рукою В сумрак подлунный, туда, Где над холодной водою Тусклая тина пруда. Разве же я захотела, Чтоб разлюбил он тебя? В буйном неистовстве тела Что же мы знаем, любя? Помню, — захожий шарманщик Ручку шарманки вертел. Помню, — в беседке обманщик Милый со мною сидел. Мимо прошла ты, взглянула С бледной улыбкою губ… Помню смятение гула, Помню твой жалостный труп. Что же земные все реки? Из-за предельной черты В нашем союзе навеки Третья останешься ты.