Том 8. Жизнь ненужного человека. Исповедь. Лето
Шрифт:
«Революционер!» — напомнил себе Евсей, молча пожимая руку столяра. И заявил: — Мне пора идти…
— Куда? — вскричала кухарка, схватив его за руку. — Ты, купец, не ломай компании…
Зимин взглянул на Евсея и задумчиво сказал:
— Вчера у нас на фабрике ещё заказ взяли. Гостиную, кабинет, спальню. Всё — военные заказывают. Наворовали денег и хотят жить в новом стиле…
«Ну, вот! — с досадой воскликнул мысленно Евсей. — Сразу начал, — ах, господи!»
Не
— А у вас на фабрике революционеры есть?
Точно уколотый, Зимин быстро повернулся к нему и посмотрел в глаза. Кухарка нахмурилась и сказала негромко и недовольно:
— Говорят, они везде теперь есть…
— От ума это или от глупости? — спросила Лиза.
Не выдержав тяжёлый и пытливый взгляд столяра, Климков медленно опустил голову. Вежливо, но строго Зимин осведомился:
— Вас почему это интересует?
— Я — без интереса! — вяло ответил Евсей.
— Зачем же вы спрашиваете?
— Так! — сказал Евсей, а через несколько секунд прибавил: — Из вежливости…
Столяр улыбнулся.
Евсею казалось, что три пары глаз смотрят на него подозрительно и сурово. Было неловко, и что-то горькое щипало в горле. Вышла Маша, виновато улыбаясь, оглянула всех, и улыбка исчезла с её лица.
— Что это вы?
«Это — от вина!» — мелькнуло в голове Евсея. Он встал на ноги, покачнулся и заговорил:
— Я спросил потому, что давно хотел сказать вашей сестре про вас…
Зимин тоже встал, лицо его сморщилось, пожелтело, он спокойно спросил:
— Что — сказать- про меня?
До слуха Евсея дошёл тихий шёпот Маши:
— Из-за чего они?
— Я знаю, — говорил Евсей, и ему казалось, что он поднялся с пола на воздух, качается в нём, лёгкий, как перо, и всё видит, всё замечает с удивительной ясностью, — что за вами следит агент охранного отделения…
Кухарка покачнулась на стуле, изумлённо и испуганно воскликнув:
— Ма-атвей?..
— Позволь! — сказал Зимин, успокоительно проведя рукой перед её лицом.
Потом он решительно и строго приказал:
— Вот что, молодой человек, — вам надо идти домой! И мне. Одевайтесь…
Евсей улыбался. Он всё ещё чувствовал себя пустым и лёгким, это было приятно. Он плохо помнил, как ушёл, но не забыл, что все молчали и никто не сказал ему — прощай…
На улице Зимин толкал его плечом в плечо и говорил негромко, отчётливым голосом:
— Прошу вас к сестре моей больше не ходить…
— Разве я вас обидел? — спросил Евсей.
— Вы кто такой?
— Я торгую…
— А откуда
— Знакомый сказал…
— Шпион?
— Да…
— А вы тоже шпион?
— Нет, — сказал Евсей.
Но, взглянув в лицо Зимина, бледное и худое, вспомнил глуховатый спокойный звук его голоса и без усилия поправился:
— Тоже…
Несколько шагов молчали.
— Ну, идите! — сказал Зимин, вдруг останавливаясь. Голос его прозвучал негромко, он странно потряс головой.
— Ступайте…
Евсей прислонился спиной к забору и смотрел на столяра, мигая глазами. Зимин тоже рассматривал его, покачивая правую руку.
— Ведь вот, — недоумённо сказал Евсей, — вам сказал правду, что за вами следят…
— Ну?
— А вы сердитесь…
Столяр наклонился к нему и облил Климкова волною шипящих слов.
— Да чёрт с вами, — я и без вас знаю, что следят, ну? Что, — дела плохо идут? Думал меня подкупить да из-за моей спины предавать людей? Эх ты, подлец!.. Или хотел совести своей милостыню подать? Иди ты к чёрту, иди, а то в рожу дам!
Евсей отвалился от забора и пошёл.
— Га-адина! — услышал он сзади себя брезгливый вздох.
Климков повернулся и первый раз в жизни обругал человека во всю силу своего голоса.
— Сам гадина! Сукин сын…
Столяр не ответил, и шагов его не было слышно. Где-то ехал извозчик, под полозьями саней взвизгивал снег, скрежетали камни.
«Назад пошёл туда», — соображал Климков, медленно шагая по тротуару.
Он сплюнул, потом тихонько запел:
Уж ты сад ли мой сад…
И снова остановился у фонаря, чувствуя, что надо утешить себя.
«Вот я иду и могу петь… Услышит городовой — ты чего орёшь? Сейчас я ему покажу мой билет… Извините, скажет. А запоёт столяр — его отправят в участок. Не нарушай тишины…»
Климков усмехнулся, глядя в темноту.
«Да, брат? Ты — не запоёшь…»
Это не успокоило, на сердце было печально, горькая, мыльная слюна оклеивала рот, вызывая слёзы на глазах.
Уж ты са-ад ли мой са-ад,
Да сад зелёный мо-ой…
— запел он всей грудью, а глаза крепко закрыл. Но и это не помогло, сухие, колючие слёзы пробивались сквозь веки и холодили кожу щёк.
— Из-звозчик! — низким голосом крикнул Климков, всё ещё бодрясь. Но когда он сел в сани, в нём как будто сразу лопнуло множество туго натянутых жилок, голова опустилась, и, качаясь в санях, он забормотал:
— Хорошо обидели, — очень крепко!.. Спасибо! Э-эх, добрые люди, умные люди…