Том 8. Жизнь ненужного человека. Исповедь. Лето
Шрифт:
— Ну? — спросил Евсей шёпотом.
— Ну, удушил и всё… Только с того времени, как увижу или услышу убили человека, — вспоминаю его… По моему, он один знал, что верно… Оттого и не боялся… И знал он — главное — что завтра будет… чего никто не знает. Евсей, пойдём ко мне ночевать, а? Пойдём, пожалуйста!
— Ладно! — тихо сказал Климков.
Он был рад предложению; он не мог бы теперь идти к себе один, по улицам, в темноте. Ему было тесно, тягостно жало кости, точно не по улице он шёл,
— Вот — хорошо! — сказал Мельников. — А то мне одному скучно.
Евсей с тоской посоветовал ему:
— Вот ты бы Сашку убил…
— Ну тебя! — отмахнулся Мельников. — Что ты думаешь, — я это люблю, убивать? Мне потом два раза говорили тоже повесить, женщину и студента, ну, я отказался. Наткнёшься опять на какого-нибудь, так вместо одного двоих будешь помнить. Они ведь представляются, убитые, они приходят!
— Часто?
— Разно. От них — чем оборонишься? Богу молиться я не умею. А ты?
— Я молитвы помню…
Вошли в какой-то двор, долго шагали в глубину его, спотыкаясь о доски, камни, мусор, потом спустились куда-то по лестнице. Климков хватался рукой за стены и думал, что этой лестнице нет конца. Когда он очутился в квартире шпиона и при свете зажжённой лампы осмотрел её, его удивила масса пёстрых картин и бумажных цветов; ими были облеплены почти сплошь все стены, и Мельников сразу стал чужим в этой маленькой, уютной комнате, с широкой постелью в углу за белым пологом.
— Это всё сожительница моя мудрила, — говорил он, раздеваясь. — Ушла, сволочь, один жандарм, вахмистр, сманил. Непонятно мне — вдовый он, седой, а она — молодая, на мужчину жадная, однако — ушла! Это уж третья уходит. Давай, ляжем спать…
Легли рядом, на одной постели, она качалась под Евсеем волнообразно, опускаясь всё ниже, у него замирало сердце от этого, а на грудь ему тяжко ложились слова шпиона:
— Одна была — Ольга…
— Как?
— Ольга. А что?
— Ничего.
— Маленькая такая, худая, весёлая. Бывало, спрячет шапку мою или что другое, — я говорю: «Олька, где вещь?» А она: «Ищи, ты ведь сыщик!» Любила шутить. Но была распутная, чуть отвернёшься в сторону, а она уж с другим. Бить её боязно было — слаба. Всё-таки за косы драл, — надо же как-нибудь…
— Господи! — тихо воскликнул Климков. — Что же я буду делать?..
А его товарищ помолчал и потом сказал, глухо и медленно:
— Вот и я иной раз так же вою…
XXII
Проснулся Климков с каким-то тайным решением, оно туго опоясало его грудь невидимой широкой полосой. Он чувствовал, что концы этого пояса
— Ты хорошо спишь. А я — вздремнул немного, ночью проснулся, — вдруг тело рядом! Помню, что Таньки нет, а про тебя забыл. Тогда показалось мне, что это тот лежит. Пришёл и лёг — погреться захотелось…
Он засмеялся глупым смехом.
— Однако — это не шутка, — спичку я зажигал, смотрел на тебя. Нездоров ты, по-моему, лицо у тебя синее, как…
Он оборвал речь кашлем, но Евсей догадался, какое слово не сказал его товарищ, и скучно подумал: «Раиса тоже говорила, что я удавлюсь…» Эта мысль испугала его, ясно намекая на то, чего он не хотел понять.
— Который час?
— Одиннадцатый…
— Рано ещё! — тихо заметил Климков.
— Рано! — подтвердил хозяин, и оба замолчали. Потом Мельников предложил ему:
— Давай жить вместе — а?
— Я не знаю, — ответил Евсей.
— Чего?
— Что будет, — сказал Климков, подумав.
— Ничего не будет. Ты смирный, говоришь мало, и я тоже не люблю говорить. Спросишь о чём-нибудь — один скажет одно, другой другое, третий ещё что-нибудь, и ну вас к чёрту, думаю! Слов у вас много, а верных нет…
— Да, — сказал Евсей, чтобы ответить.
«Надо что-нибудь сделать! — думал он, обороняясь, и вдруг решил: Сначала я — Сашку…» И, не желая представить, что будет потом, спросил Мельникова:
— Куда пойдём?
— На службу пойдём, — равнодушно ответил шпион.
— Я не хочу! — заявил Евсей сухо и твёрдо. Мельников почесал бороду, помолчал, отодвинул от себя посуду и, положив локти на стол, заговорил раздумчиво и вполголоса:
— Служба наша теперь трудная, все стали бунтовать, а — которые настоящие бунтовщики? Разбери-ка!..
— Я знаю, кто первый подлец и злодей! — пробормотал Климков.
Мельников стал одеваться, громко сопя носом и спрашивая:
— Значит, вместе живём?
— Да…
— Вещи свои сегодня перевезёшь?
— Не знаю…
— А ночевать здесь будешь?
— Здесь.
Когда шпион ушёл, Климков вскочил на ноги, испуганно оглянулся и затрясся под хлёсткими ударами подозрения.
«Вдруг он меня запер снаружи, а сам пошёл сказать Сашке, — сейчас придут, схватят меня…»
Бросился к двери — она была не заперта. Тогда он мысленно сказал, с горечью убеждая кого-то:
«Ну, — разве можно так жить? Никому не веришь…»