Том 9. Хлеб. Разбойники. Рассказы
Шрифт:
— Ах, мерзавцы! — ругался Полуянов, палкой измеряя толщину пропаханного слоя чернозема. — На двух вершках пашут. Что же это такое? Это мазать, а не пахать.
Попадались совсем выродившиеся поля с чахлыми, золотушными всходами, — хлеб точно был подбит молью. Полуянов, наконец, пришел в полное отчаяние и крикнул:
— Голод будет! Настоящий голод!
Он стоял посреди поля один и походил на сумасшедшего. Ему хотелось кого-то обругать, подтянуть, согнуть в бараний рог и вообще «показать».
II
Появление
— Эй, ваше превосходительство, здравствуй, — крикнул Полуянов появившемуся в дверях подъезда швейцару Вахрушке. — У вас здесь деньги дают?
— Дают.
— Богатым дают, а бедные пусть сами добывают?
— Около того, господин.
— А как это, по-твоему, называется?
— Даже очень просто: ходите почаще мимо.
— Ах вы, прохвосты!.. Постой-ка, мне как будто твое рыло знакомо. Про Илью Фирсыча Полуянова слыхал?
Вахрушка посмотрел на странника и оторопел. Он узнал бывшую грозу и малодушно бежал в свою швейцарскую.
— Ага, не понравилось? — торжествовал Полуянов. — Погодите, вот я доберусь до вас!.. Я вам покажу!
Дальше следовал целый ряд открытий. Женская прогимназия, классическая мужская прогимназия, только что выстроенное здание запольской уездной земской управы, целый ряд новых магазинов с саженными зеркальными окнами и т. д. Полуянов везде останавливался, что-то бормотал и размахивал своею палкой. Окончательно он взбесился, когда увидел вывеску ссудной кассы Замараева.
— Замараев? Фамилия знакомая. Тэ-тэ-тэ!.. Это уж не суслонский ли писарь воссиял? Да, ведь Прохоров рассказывал.
Полуянов отправился в кассу и сразу узнал Замараева, который с важностью читал за своею конторкой свежий номер местной газеты. Он равнодушно посмотрел через газету на странника и грубо спросил:
— Что тебе нужно?
— А ты посмотри на меня хорошенько.
— Много тут вас таких-то, шляющих!
— А ежели я палку свою пришел закладывать? Дорогого стоит палочка. Может, и кожу прикажете с себя снять?
— Ступай, ступай, откуда пришел.
Замараев сделал величественный жест и указал глазами на странника «услужающему». К Полуянову подскочил какой-то взъерошенный субъект и хотел ухватить его за локти сзади.
— Как ты смеешь, ррракалия? — грянул Полуянов.
Газета у Замараева вывалилась из рук сама собой, точно дунуло вихрем. Знакомый голос сразу привел его в сознание. Он выскочил из-за своей конторки и бросился отнимать странника из рук услужающего.
— Илья Фирсыч, голубчик… ах, боже мой!..
— Ага, узнал?.. То-то!
Замараев потащил
— Не прикажете ли водочки, Илья Фирсыч? Закусочку соорудим. А то чайку можно сообразить. Ах, боже мой! Вот, можно сказать: сурприз. Отец родной… благодетель!
Угощая дорогого гостя, Замараев даже прослезился.
— Господи, что прежде-то было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше не осталось. Нынче какой народ пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а каждый норовит только себя выше протчих народов оказать. Даже невероятно смотреть.
— Что же, всякому овощу свое время. Прежде-то и мы бывали нужны, а теперь на вашей улице праздник. Ваш воз, ваша и песенка.
— У волка одна песенка, Илья Фирсыч.
От Замараева Полуянов услышал только повторение того, что уже знал от Прохорова, с небольшими дополнениями и поправками.
— Так, так, — повторял он, качая в такт рассказа головой. — Все по-новому у вас… да. Только ведь палка о двух концах и по закону бывает… дда-а.
— Ох, забыли и про палку и про протчее, Илья Фирсыч!
Выпив две рюмки водки, Полуянов таинственно спросил:
— Ну, а как поживает суслонский поп Макар?
— Ничего, слава богу.
— Что-о? — грянул Полуянов, вскакивая. — Слава богу? Да я… я…
— Ох, обмолвился! Простите на глупом слове, Илья Фирсыч. Еще деревенская-то наша глупость осталась. Не сообразил я. Я сам, признаться сказать, терпеть ненавижу этого самого попа Макара. Самый вредный человек.
— То-то!
— Недавно приезжал он деньги вкладывать, а я не принял. Ей-богу, не принял… Одним словом, вредный поп.
От Замараева Полуянов отправился прямо в малыгинский дом, и здесь его удивление достигло последних границ. На доме висела вывеска: «Редакция и контора ежедневной газеты Запольский курьер».
— Что-о-о? — зарычал Полуянов, не веря собственным глазам. — Газета? в моем участке? Да кто это смел, а? Газета? Ха-ха!
На этот крик в окне показалась голова Харитона Артемьича. Он, очевидно, не узнал зятя и смотрел на него с удивлением, как на сумасшедшего.
— Газета?.. Это ты придумал газету? — крикнул ему Полуянов, размахивая палкой.
— А тебе какое дело, рвань коричневая?
— Мне?.. В моем участке газеты разводить? Да вы тут все сбесились без меня?
— А ты вот покричи, так я тебе и шею накостыляю, — спокойно ответил Харитон Артемьич и для большей убедительности засучил рукава ситцевой рубашки. — Ну-ка, иди сюды. Распатроню в лучшем виде.
— Да ты с кем говоришь-то, седая борода? — орал Полуянов.
— Нет, ты с кем говоришь? — орал Харитон Артемьич, входя в азарт.