Том 9. Рассказы и очерки
Шрифт:
— Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
— Отчего с ума сошел?
— Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…
— И что же?
— И скажу тебе по правде, она мне не понравилась…
— Отчего?
— Трудно сказать… В ней
— Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
— Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
— К чему спрашивать?
— А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
— Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
— Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…
— Гадость! — прибавил Весеньев. — О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
— И однако муж ее, говорят, шулер…
— Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
— Мудрено не знать, если весь город знает…
— Ну и пусть знает…
— И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
«И чего нашел он в ней привлекательного?» — задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…
«Бедный Борис!»
А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
— Знаете?
— Знаю! — ответил кучер-ирландец.
— А чем занимается мистер Браун, вы знаете? — спросил Весеньев.
— Это его дело! — резко отвечал ирландец и прибавил, — а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
«То-то обрадуется!» — думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», — подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
«Это не муж», — пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце. Все радостное настроение внезапно пропало. В душе сделалось мрачно, и сад показался вдруг мрачным-мрачным… И все вокруг словно потеряло прелесть.
Он хотел уверить себя, что это голос брата или отца… Наконец какой-нибудь хороший знакомый… Но этот голос… этот подлый голос звучал какими-то торжествующими звуками, наполнявшими сердце Весеньева тоской.
«Разве уйти?» — подумал он.
Но сам подвигался вперед, замедляя шаги и чувствуя, как замирает сердце, словно бы его ожидало несчастье.