Том 9. Три страны света
Шрифт:
С оценкой Некрасова нельзя не считаться. Достаточно вспомнить, с какой целью и в какие сроки был написан огромный роман, чтобы понять, что Некрасов не преувеличивает. Было бы, однако, ошибкой всецело основывать на этой оценке суждение о романе. Известно и другое высказывание писателя. По воспоминаниям Н. Г. Чернышевского, в романе не было «ничего такого, что казалось бы впоследствии Некрасову дурным с нравственной или общественной точки зрения» (Чернышевский, т. I, с. 749) [34] . Несмотря на уступки цензуре, торопливость в работе и журнально-коммерческие расчеты, роман носил несомненный отпечаток передовых идей своего времени.
34
Чернышевский мог слышать эти слова в годы своего сотрудничества в «Современнике» — между 1853 и 1862 гг. Наиболее вероятным поводом для высказывания Некрасова можно считать появление резкой статьи в «Сыне отечества» (1856, № 2) (см. ниже, с. 339).
«Три страны света» прежде всего роман-путешествие. Странствования Каютина
Главным героем романа выступает молодой дворянин, обратившийся к промышленной деятельности. Выбор героя отвечает идее, которую в кругу друзей незадолго до смерти развивал Белинский: «…внутренний прогресс гражданского развития в России начнется не прежде, как с той минуты, когда русское дворянство обратится в буржуази» (Белинский, т. XII, с. 468) [35]
Руководитель Каютина в странствованиях и промыслах — Антип Хребтов — уникальная фигура не только в романе, но и во всей прозе Некрасова. Это идеальный тип мужика, каким его представлял себе Некрасов: трудолюбие, смекалка, отвага, скромность, сообщительность, добродушный юмор. В характеристике Хребтова выразились одновременно и некрасовское народолюбие, [36] и важнейшая идея романа — мысль о сближении образованного дворянства с народом, [37] созвучная провозглашенному «Современником» призыву «обратиться на самих себя, сосредоточиться, глубже вглядываться в свою народную физиономию, изучать ее особенности, проникать внимательным оком в зародыши, хранящие вековую тайну нашего несомненно великого исторического предназначения» (ПСС, т. XII, с. 121). [38] Неслучайно и среди эпизодических персонажей романа выделяются представители вольной, неземлевладельческой Руси — архангельские поморы и новгородские лоцманы (см.: ПСС, т. VII, с. 839–840).
35
См. об этом: Чуковский К.Тема денег в творчестве Некрасова. — В кн.: Чуковский К.Люди и книги. 2-е изд. М., 1960, с. 289–290; ср.: Евгеньев-Максимов, т. II, с. 127–130.
36
См. об этом: Семенов И. А.Фольклор в художественной прозе Некрасова 40-х годов. — Вicник Киiвського держ. ун-ту iv. Т. Шевченко, 1959, № 2, сер. фiлол. та журн., вип. 2, с. 26–28; Лурье А. О.1) Народ в романе Н. А. Некрасова «Три страны света». — Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, 1959, т. 198; 2) Фольклор в прозе Н. А. Некрасова. — В кн.: Русский фольклор, т. 7. Л., 1962, с. 98–105.
37
См. об этом: Евгеньев В,Николай Алексеевич Некрасов. М., 1914, с. 161; см. также: Ст 1920, с. XXIX.
38
О «славянофильских» тенденциях в программе «Современника» 1848 г. см.: Евгеньев-Максимов В.«Современник» в 40-50-е годы, с. 298; Мельгунов Б. В.Некрасов в общественно-литературной борьбе 40-70-х годов (к проблеме исторических судеб России). — РЛ, 1979, № 1, с. 31–32.
Любовные эпизоды в романе заключают в себе комплекс идей, не менее важных для руководителей «Современника». Мысли о праве человека на счастье (история горбуна) и трагических следствиях сословных предрассудков (история Душникова) родственны идеалам утопического социализма.
Особо должны быть отмечены экскурсы в прошлое персонажей. В них с наибольшей отчетливостью выражена «программа» романа. Барский дом, помещик, взявший в наложницы крепостную, издевательства дворни над незаконнорожденным (прошлое горбуна); мастерская басонщика, побои и непосильный труд (прошлое Карла Иваныча); швейная мастерская, приставания хозяина к девочке, придирки и брань хозяйки (прошлое Полиньки); каморка на Васильевском острове, бедствующий художник, его сестра, ставшая натурщицей для того, чтобы он мог писать, его мечты об Италии и смерть от чахотки (история Полинькиных родных) — в этих картинах всеобщей нищеты и бесправия намечены контуры широкого социального полотна.
В романе явственно ощутимы недавние впечатления некрасовской молодости: скитальческая жизнь в Петербурге в конце 1830 — начале 1840-х гг., [39] знакомство с журнальным и книжным миром столицы, поездки в провинцию.
Некрасовский Петербург в романе — это Невский проспект и улочки окраин и захолустий —
39
С этим временем соотнесены основные события романа. Начало действия отмечено датой: «183* года, в августе». В июне следующего года Каютин встречается с Хребтовым, который вспоминает о недавней зимовке на Новой Земле с покойным Петром Кузьмичом Пахтусовым. Пахтусов — историческое лицо — умер вскоре после зимовки, в ноябре 1835 г. Встреча Каютина с Хребтовым произошла, следовательно, не ранее июня 1836 г. После этого Каютин странствует почти пять лет и возвращается в Петербург, таким образом, не ранее чем в начале 1840-х гг. В эпилоге описываются события нескольких последующих лет.
В эпизодах, где действие происходит на Невском проспекте, указываются столь очевидные топографические приметы, что петербургские читатели «Трех стран света» не могли не соотносить их с определенными домами и лицами.
Магазин дамских уборов и швейная мастерская при нем в доме за Аничковым мостом; огромный двор, населенный мастеровыми; напротив дома трактир — все приметы соответствовали зданию на углу Невского и Фонтанки, где помещалась шляпная фабрика.
Но это лишь видимость точного соответствия, дразнившая воображение читателя своей кажущейся реальностью. Адрес, названный в тексте романа, не предназначался для точного опознания. Вымышленные фамилии владелицы дома и содержательницы магазина и мастерской могли ассоциироваться и со зданием, находившимся также возле Аничкова моста, но на другом углу Невского и Фонтанки, где был еще один дамский магазин с мастерской.
По утверждению А. М. Скабичевского, «все подробности о книгопродавческой фирме Кирпичова и К опредставляются фотографическими снимками с одной из известнейших в то время книгопродавческих фирм» (Скабичевский, с. 394). Считается, что в образе Кирпичова изображен В. П. Поляков, издатель журналов, в которых сотрудничал молодой Некрасов. Но «видный мужчина» и мот Кирпичов не похож на невзрачного Полякова, хорошо знавшего свое дело и не склонного к кутежам.
По адресу, указанному в романе, — Невский проспект, против Казанского собора, — располагались книжные лавки с библиотеками для чтения А. Ф. Смирдина и В. П. Печаткина (к последнему перешли книги разорившегося М. Д. Ольхина). Ни один из этих книготорговцев, однако, не был единственным прототипом героя. В истории Кирпичова соединились факты из биографий ряда книготорговцев — Смирдина, Ольхина, А. И. Иванова, А. А. Плюшара.
В памфлетном образе литератора Крутолобова, эксплуатирующего купеческое невежество в своекорыстных целях, отразились рассказы знакомых Некрасова об А. Ф. Воейкове и непосредственное знакомство с приемами издательской деятельности Булгарина, о котором в романе напоминают и слегка измененные названия его книг. Отвечая на выпад противника, [40] Некрасов наносит ему ответный удар колким намеком на неуспех его сочинений.
Лишь одно эпизодическое лицо отмечено полным фотографическим сходством с его прототипом — Данков, копия Г. М. Толстого, помещика Казанской губернии, у которого Некрасов гостил летом 1846 г. [41] Поездка к Толстому подсказала Некрасову искомую сюжетную ситуацию — встречу порвавшего с праздным дворянским существованием главного героя романа с помещиком, мыслившим благородно, но не способным действовать в соответствии с проповедуемыми идеями.
40
См. роман Булгарина и Н. А. Полевого «Счастье лучше богатырства», где Некрасову, выведенному под именем Куропаткина (по аналогии с псевдонимом: «Перепельский»), приписываются журнальные махинации (см.: БдЧ, 1847, янв., с. 50–51, 58–59).
41
См.: Чуковский К.Григорий Толстой и Некрасов. — В кн.: Чуковский К.Люди и книги, с. 7–43.
Часто черты одного прототипа распределяются между разными персонажами. Так, артистизм и открытый характер некрасовского приятеля К. А. Даненберга повторились в Каютине, а его трагическая судьба — смерть от чахотки — отразилась в истории Мити (см.: Вацуро, с. 139, 143–144).
Автобиографические реалии вовлекаются в повествование мельчайшими крупицами фактов, представляющих в совокупности все эпохи прожитой жизни — от детства до возмужания. Звуки азартной псовой охоты, напоминающие Каютину о разорении его предков — причине его нищеты; школьные тексты, терзающие память Граблина; его горячая благодарность судьбе, избавившей от поступления в Дворянский полк; старые домашние лечебники Енгалычева, Удена и Пеккена — авторов, бывших любимцами дяди Каютина; стихи к замужней женщине, призывающие ее осознать свое право на счастье; поденная работа молодого неизвестного литератора, «сплеча» отделывающего в журнале статьи; рукопись сочинения, привезенного в Петербург неизвестным в литературе автором, — эти и многие другие подробности слагаются в образ автобиографического героя, скрыто присутствующий в романе.
Живой, ребячливый характер Каютина и меланхолическая натура Граблина равно близки некрасовскому «я». Повествуя о противоположной судьбе этих героев, Некрасов размышляет и о своем жизненном выборе — о труде, в котором соединялись поэзия творчества и предприимчивость журналиста, о личной жизни с ее «каютинским» материальным благополучием и «граблинской» душевной тоской, с ее одиночеством, не восполнявшимся «свободным союзом» с любимой женщиной.
Обилие авторских размышлений — прямых и от имени персонажей — позволяет увидеть в романе своеобразный «дневник писателя»: «горестные заметы» и «холодные наблюдения» о человеке в несчастье, о людях, не способных солгать, об участи молодых деревенских женщин и о многом другом.