Том 9. Три страны света

Некрасов Николай Алексеевич

— Ну а мать знала, что вы милостыню просите?

— Мы ей деньги приносили; она на фатере жила с нищими. Нас сначала две старухи брали с собою, а особенно Машку, когда та была маленькая. Потом мать велела нам ходить одним; я ей сказал раз, что Машке дают много денег господа.

Полинька забыла на минуту свое положение и в ужасе слушала мальчишку.

— Ты любишь свою мать?

— Я люблю ли свою мать? — и мальчишка задумался. — Да, люблю, когда она не бранится…

— Как же ты сюда попал?

—

Как сюда попал? А мы раз шли с Машкой по улице, увидали горбуна; я согнулся, как он, да и стал просить милостыни: мать, дескать, на столе лежит, нечем похоронить. Он руку в карман, а другой как схватит меня за шиворот. Я крикнул, Машка заплакала и ну его просить, руку ему целует. А он погрозился ей да и говорит: «Ведите меня к матери: посмотрю я, как она на столе лежит». Я было не хотел, да он будкой грозит; вот и пришли. Мать спала. Уж как он кричал на нее: зачем, вишь, у ней дети нищие! Покричал и говорит: «Я возьму к себе твоих детей: пусть они трудами хлеб достают». Мать и отдала нас. Он ей платит в месяц, не знаю сколько. Я ей жаловался, как сестра умерла, да она его боится. А он теперь уж совсем не пускает меня к ней. Да вот вырасту…

— Вы одни у него жили?

— Одни; до нас тоже, верно, жил мальчик; мы нашли в подвале игрушку. Машка очень боялась хозяина. Мы с ней двор выметали, все в доме убирали; я платье вычищу, все сделаю. А он как со двора, так и запрет нас. «Дети, — говорит, — могут и дом зажечь!» А в подвале почти совсем темно, вот и сиди, пока воротится! А крысы какие там, так и бегают! Машка их боялась; раз, как она спала, крыса по ней пробежала; с тех пор она и ну плакать: все ей страшно было. Да вдруг и захворала, все; меня просила: убежим! хотелось ей к матушке и погулять. Мать сама часто приходила к нам; вот как Машка уж совсем исхудала, хозяин и велел ее взять; а потом уж она скоро и умерла…

— Идут! идут! — прошептал он и, как белка, очутился на самой верхушке дерева.

Полинька испугалась тоже, притаила дыхание; но шорох умолк, все кругом было тихо.

— Нет никого! — сказала она.

— Мне спать пора!

— Нет, погоди!

— А что дашь?

Полинька нашла в кармане своего передника мелкую монету и показала мальчишке. Сучок пригнулся к самому окну, и мальчишка схватил деньги. Они оба засмеялись.

— Хочешь получить много денег? — спросила Полинька. — Отнеси ко мне на квартиру письмо, спроси там башмачника и отдай ему; он тебе даст много денег, и я, как выду, дам тоже.

Мальчик молчал.

— Послушай, — продолжала Полинька, придав столько нежности своему голосу, что мальчишка улыбнулся, — ты хочешь своему хозяину досадить? Ну, отнеси мое письмо! Я бы, пожалуй, и из окна выскочила, да высоко! Зато как меня спасут, он придет сюда — никого уж и нет! У! как весело! вот рассердится!

И Полинька

чуть не прыгала.

— А он точно будет сердиться? — спросил мальчишка.

— О, ужасно! Ему хуже всего на свете, если я убегу.

— А что дашь? я выпущу тебя, — сказал мальчишка.

— Все, что ты хочешь! — в восторге воскликнула Полинька.

— Четыре золотых, — сказал мальчишка.

— Хорошо, только выпусти.

— Где же деньги? — спросил он смеясь.

— У меня нет здесь, я дома отдам.

— Обманешь! нет, дай сейчас, так выпущу.

Полинька пришла в отчаяние: она стала умолять мальчишку, но он не верил ей; он даже припоминал, что она хотела жаловаться на него хозяину. Полинька горько зарыдала. Мальчишка улыбался, качаясь на сучке.

— Ну, не плачь! — наконец сказал он. — Дай мне бумажку, какую ты давала хозяину, — помнишь, как деньги занимала.

— Как тебя зовут? — радостно спросила Полинька.

— Волчок, — отвечал он.

— Как? Волчок? да такого имени нет.

— Как нет! да меня все так зовут. А то есть еще имя, да тем меня никто не зовет, только матушка.

— Ну, как?

— Осип.

— Так и надо. А отца как звали?

— Сидором.

Полинька кинулась к столу и написала расписку.

— Ну, вот тебе, Осинька! — нежно сказала она. — Только спаси, спаси меня!

Волчок, раскачавшись на дереве, вырвал у ней записку и с хохотом проворно спустился вниз.

Полинька вскрикнула. Совершенное отчаяние овладело ею; надежда, так неожиданно вспыхнувшая, так же скоро исчезла.

Полинька долго досадовала на свою легковерность, забыв даже закрыть форточку. Ветер утих, но воздух был сыр и холоден; петухи лениво перекликались. Вдруг послышалось:

— Тссс!

Полинька радостно кинулась к форточке. Волчок уже сидел на дереве. Он вертел на пальце ключ и поддразнивал им Полиньку.

— Брось его сюда, брось! — сказала она умоляющим голосом.

— Ишь, какая прыткая!

— Где ты его достал? неужели у него?

— Как же, держи карман! нет, я не дурак: ключ мой собственный… я, как вырасту… я его тогда!

— Ты хочешь его обокрасть? — спросила Полинька.

— А ты хочешь ему пожаловаться? — грозно сказал Волчок.

— О, нет, нет!

— Смотри у меня!

— Уверяю тебя, я ему ничего не скажу. Я никому не скажу, я буду очень рада! — твердила Полинька, стараясь разрушить недоверчивость своего спасителя.

Он рассмеялся; она тоже принужденно смеялась.

— Ну, прочь с окна! — повелительно сказал мальчишка, приготовляясь бросить ключ.

— Дай мне в руки! ты не попадешь в форточку, окно еще разобьешь!

Полинька отшатнулась, радостно спрыгнула с окна и кинулась подымать с полу тряпку, в которую Волчок завернул ключ.