Тони и Сьюзен
Шрифт:
9
Книга кончается. Сьюзен видела, как она убывает на глазах — до последней главы, страницы, абзаца, слова. От нее не остается ничего, и она умирает. Теперь ее можно перечитать или вернуться к каким-то отдельным местам, но книга мертва и никогда уже не будет прежней. На смену в пробитую ею брешь со свистом врывается ветер, как свобода. Настоящая жизнь вернулась, чтобы взяться за Сьюзен.
Прежде чем она снова станет собою, ей нужна тишина. Полный покой, никаких мыслей, никаких соображений или критических замечаний, лишь молчание в память
Ее ужасает возвращение настоящей жизни, скрытой доселе чтением, выжидающей, как хищник на дереве, чтобы накинуться на нее. Она уклоняется — тоже не сейчас. Дети наверху, вернувшиеся посреди последней главы: это их время. Она слышит, как они смеются и верещат. Закрывает папку, кладет папку на полку, проверяет комнаты, входную дверь и черную, выключает везде свет, поднимается.
Они все втроем на полу в комнате Рози, Рози в пижаме. Лица у Дороти и Генри неестественно красные.
— Привет, мама, — говорит Дороти. — Угадай, что?
— Генри влюбился, — говорит Рози.
Он ухмыляется, торжество берет верх над смущением.
— Очень интересно, — говорит она. — В кого?
— В Элейн Фаулер, — говорит Дороти.
— Разве это новость? Да ведь Генри уже год как влюблен в Элейн Фаулер.
У Рози разочарованный вид. Генри бурчит:
— Это другое.
Дороти говорит:
— Это перешло в новую стадию.
— В новую стадию. Как чудесно.
— Что ты делала вечером, мама? — спрашивает Дороти.
Сьюзен Морроу вздрагивает.
— Я? Да ничего. Дочитала книгу.
— И как? Хорошая?
Она не готова к этому вопросу. Но она снова в настоящем мире, где пора делать различия и нести ответственность.
— Да, — говорит она. — Вполне хорошая.
Потом ее рассудок расслабляется, и книга оттаивает. Когда это происходит — сказать нельзя. Может быть, когда она лежит в постели, в доме темно. Скорее — до этого, безотчетно, когда она запирала дом или пока говорила с детьми. Ее мысль невозможно привязать ко времени или проследить ее ход.
По-прежнему сознавая, что в ее рассудке укоренена некая пугающая реальность, она снова отодвигает ее, откладывая на потом, чтобы еще по-обитать в книге. Вспоминает острую боль за Тони на последних фразах — как накатившее личное горе. Когда она думает об этом, острота спадает, с такими вещами всегда так. Сцена с водой в конце о чем-то ей напоминает. Но понимает ли она, почему Тони должен умереть? Она заглядывает назад, видит ведущий к смерти путь, его траекторию в лесу. Он ехал в Мэн и в финале туда попал. Финал нравится ей больше, чем она ожидала, но она понятия не имеет, закономерен ли он и разрешает ли поднятые вопросы. Тут надо припоминать, обдумывать, а она еще не готова, и неизвестно, будет ли готова когда-нибудь, сейчас она даже не уверена, что это имеет значение. Если спросить Эдварда, он подумает, что она тупая.
Забывание идет по следу прочитанного, как птицы, склевывающие крошки за Гензелем и Гретель. Весь путь скрыт бурьяном. Он погребает тела жены и дочери Тони Гастингса, и Тони тоже погребет. Сьюзен старается вспомнить. Хелен на камне в пятидесяти футах на дороге, бедный ребенок. Дороти и Генри на месте Хелен. Рэй-хорек, откуда он взялся? Вспомни, как несчастный Тони смотрит на дом Гуссерля на склоне: из каких соображений ты так назвал
Эта горная дорога знакома ей так, словно она сама там побывала. Она видит ее так же ясно, как слепой Тони видел дерево, в которое стрелял. Полянка, манекены, трейлер у поворота дороги. И как Тони спотыкается о громоздкое тело Рэя. Но вокруг таких мест все выжжено кислотой, страницы крошатся.
Есть ощущение, что не все концы сошлись, но вспомнить ей трудно. Ей интересно, что произошло вне сюжета. Там, в лесном домике, — какую сказку Бобби в итоге рассказал своим людям? Купились они или нет? Сыграет ли это какую-то роль? Луиза Джермейн, оставленная и забытая, — да и к лучшему.
Дом в Мэне с верандой и оконными переплетами в квадратик похож на ее дом, где Эдвард бывал в пятнадцать лет и потом — когда они поженились. Квадратики эти. Сьюзен видит, как Тони смотрит на него в своей условной архетипической слепоте. Она чувствует вокруг этого смыслы, которых не видит. Она думает: есть ли эти смыслы на самом деле или она их вообразила и когда она это поймет, если поймет вообще.
Она хочет разговора, она не хочет разговора. Что она может сказать? Ей стыдно говорить Эдварду, до какой степени слепой она себя чувствует. Если б читатели могли просто поаплодировать, а писатели — поклониться! Это она может. Она может поаплодировать, может честно сказать Эдварду, что книга ей понравилась, и это большое облегчение. Отложить критику. Она хорошо провела время и пожалела, когда книга кончилась. Это его порадует. Друзьям посоветуешь? Смотря кому. Арнольду посоветуешь? Конечно. Ему полезно.
Тайный страх, засевший где-то у нее в голове, от которого она прячется, — ее личная забота. Книга тут ни при чем.
После
1
Арнольд скоро прибудет, а потом — Эдвард. Сьюзен Морроу напряжена так, что перехватывает дыхание. Она чувствует их презрение друг к другу, словно оно направлено на нее. Арнольд считает Эдварда неудачником, всегда считал. Когда они в последний раз встретились, несколько лет назад, случайно, на спектакле в Чикаго, Арнольд поставил Эдварду выпить. Он хлопнул его по спине, поговорил о культурных ценностях и счел его тюфяком. Эдвард пропустил мимо ушей Арнольдовы выпады против непонятности в искусстве, уклонился от разговора об искусстве современном, сменил тему на бейсбол и счел его простоватым.
Она делает дневные дела: детей к зубному, продукты, вечером собирается встречать Арнольда в О’Хара. Страшась того, что Арнольд может с собой привезти, неких ужасов, она обращает мысли к Эдварду, который приедет завтра. К критике, которой он от нее ждет, к вопросам, которые он рассчитывает от нее услышать, ею отложенным.
Она бы с удовольствием оставила книгу лежать там, где она оказалась накануне вечером, чтобы та свободно орудовала в подвалах ее сознания, но для Эдварда она составит мнение, — что ей понравилось, а что нет. Определения. Вопросы, которые подгонят прочитанное под приблизительные ответы. На Эдвардов вопрос, чего недостает его книге, ответ ее будет лукав.